Она сказала об этом матери. Мать объяснила, что такое бывает.

– Ты изменилась, а мужики – большие эстеты, – с усмешкой сказала мать. – Подожди, родишь, и все наладится. Только не распускайся и следи за собой!

Через пару недель раздался звонок.

Та женщина говорила медленно, с расстановкой. Называла Лину дурочкой и глупышкой. Ласково так называла. Потом смеялась хрустальным смехом:

– Ты думаешь, он ходить ко мне перестал хоть на неделю?

Она предлагала Лине вспомнить его вечерние отлучки по числам. Лина чисел не помнила, но почему-то сразу поняла, что это правда. Все правда.

– Что вы хотите? – тихо спросила она.

– Я? – удивилась женщина и опять рассмеялась. У нее был очень красивый, нежный и звонкий смех. – Я – ничего. А ты готовься. Он не угомонится никогда. Такая натура. И потом, он же народное достояние. Почему это должно достаться одной тебе?

Она опять рассмеялась и положила трубку.

Ночью Лине стало плохо, и «Скорая» увезла ее в больницу. Все оставшиеся три месяца до родов ей предстояло лежать, не вставая. Угроза выкидыша.

Он приходил в больницу каждый день. Приносил цветы и соки. Писал нежные и трогательные записки. Придумывал будущему ребенку смешные имена: если будет девочка, то Глаша или Стеша, а мальчик – определенно Акакий или, в крайнем случае, если ты не согласна, Порфирий. Она смеялась сквозь слезы, читая эти дурацкие записки, и почти убедила себя, что тот звонок – бред и наговор. Какая-то из прежних баб, брошенная и обиженная.

В августе родилась дочка. Девочку назвали Мариной. Дома были вымыты окна, убраны ковры, а посреди комнаты стояла собранная детская кроватка.

«У меня все хорошо! – сказала себе Лина. – Все – бред и наветы. У меня самый красивый ребенок и самый лучший муж».

Вечером в ванной она нашла закатившуюся под баки с грязным бельем чужую губную помаду, а на подоконнике в спальне лежала щетка для волос с двумя длинными белыми волосами.

Потом, спустя много лет, когда ее жизнь бесповоротно превратилась в кромешный ад, а сама она стала вздрагивающей и пугливой неврастеничкой, – тогда она спрашивала себя, почему не ушла сразу. В том августе, после роддома. Почему у нее не хватило на это духа и сил? Почему она позволила ему так распорядиться ее жизнью?

Она, конечно, предъявила тогда и помаду, и расческу. Он удивился и пытался что-то придумать. Все, естественно, выглядело нелепым, смешным и совершенно неубедительным. Но она его тогда оправдала: жена три месяца в больнице, разве нормальный, здоровый молодой мужик выдержит такое испытание?

Она, конечно, без конца плакала, и в результате у нее пропало молоко. Дочке стали давать молочные смеси, и у нее началась экзема. Она корила себя, винила его и бросала ему в лицо жестокие обвинения. Он пожимал плечами и предлагал ей полечить нервы.

К Новому году приехала его мать. Женщина грубоватая, но без второго дна. Такая, какая есть.

– Как у тебя с ним? – спросила она.

Лина пожала плечами.

– Ясно, – сказала свекровь. – Надо было бы тебя раньше предупредить. Но разве я бы тебя остановила? Да и потом, беременность… Кровь не вода, – заключила свекровь. – Папаша его тоже был неугомонный. До самой смерти. Всю душу вынул. Я терпела ради сына.

Свекровь замолчала и закурила.

– Всю жизнь потом жалела. Зачем я с собой так? Ведь могла бы жизнь устроить. Смолоду, конечно. – Она замолчала. – А ты – ты подумай, девочка. Стоит ли? Столько слез выплачешь, ведь с этим смириться невозможно, как себя ни уговаривай. Ты мне поверь. В общем, беги от него, пока есть силы. Это я тебе не как свекровь говорю, а как женщина. Ребенка подымешь, куда денешься. И себя сохранишь, это тоже не пустяки.

Почему она тогда не послушалась свекрови? Ведь та определенно желала ей добра. Наверное, как жены алкоголиков, которые свято верят, что это последний раз. Другие не справлялись, но я-то точно справлюсь! Вера в светлое будущее! Идиотка! Дура! Бросила коту под хвост свою жизнь.

Нет, она, конечно, уходила. Несколько раз. К родителям. Но у родителей было тяжело – старел отец, болела мать. Свекровь вышла на пенсию и окончательно осела в Москве. Очень помогала с дочкой – девочка росла очень болезненной. Лина брала на все лето отпуск за свой счет – отпуск нехотя, но давали, приносила кучу справок от врачей и на все лето уезжала с дочкой в Крым. Но все равно зимой девочка болела – бесконечные ангины, бронхиты, ложные крупы.

О том, как он жил все лето без нее, она старалась не думать. Хотя ясно, кот из дома, мыши в пляс. Были и отвратительные звонки с подробностями, даже письма от доброжелателей… Свекровь не выдержала постоянных скандалов, купила себе однокомнатный кооператив в Беляеве. Без свекрови стало, с одной стороны, тяжелей, а с другой – легче, никто не видел ее позора и унижений. От родителей она все скрывала.

С годами он стал еще лучше, еще интересней: на висках – благородная седина, тот же блеск в глазах, стройная фигура, длинные ноги. Она видела, как бабы провожают его взглядом, как кокетничают с ним продавщицы в магазине, немолодая провизорша в аптеке и совсем пожилая почтальонша, принесшая телеграмму. «Народное достояние», – вспомнила она.

– Зачем ты на мне женился? – кричала она.

Он удивлялся.

– Я же тебя люблю, – невозмутимо объяснял он. – И тебя, и дочку!

Отец он и вправду был неплохой. Да что там неплохой, прекрасный! До десяти лет купал Маришку в ванной – она боялась мыть голову (шампунь попадал в глаза) и доверяла только ему.

– Папа это делает нежно! – говорила дочь.

– Папа твой все делает нежно, – усмехалась Лина. – И душу из меня вынимает тоже нежно. С чувством, с расстановкой.

Он уезжал в командировки – и она металась ночью, как в бреду, сходя с ума от ревности и отчаяния. Мечтала, чтобы все это кончилось, и больше всего на свете боялась, что однажды он скажет, что уходит. Ненавидела всех его баб, посылала проклятия на их голову.

Однажды, отчаявшись, пошла к гадалке, старой цыганке. Все ей рассказала. Та объяснила, что может сделать сильнейший приворот, но это большой грех, как аукнется – неизвестно, может и на ребенке. Еще сказала, что он будет кобелировать всю жизнь, но ее не бросит. Мужики вообще на это идут неохотно. Сила привычки. Еще уверяла, что он очень любит дочку, ценит ее как жену и мать.

– В общем, тебе решать, девка. Подумай! Не спеши. Придешь еще раз – помогу. Больно у тебя глаза больные.

Больше к гадалке Лина не пошла. Разумная женщина должна сама принимать решения и надеяться на свой разум и волю. Только отчаяние загоняет ее в эти бредовые ситуации.

В третьем классе у Марины случился аппендицит – и не было трепетнее отца и мужа, две недели не отходил от дочкиной кровати. А на третью неделю уехал в Ригу – Лина нашла у него два железнодорожных билета.