— Не знаю, но я вот гадаю, не имеет ли это какого-то отношения к остальным…

От этих слов я резко выпрямляюсь в кресле.

— Каким еще остальным?

— Другим детям с такой отметиной. Которых искал твой отец. Которых привозил в Нью-Йорк.

Мне кажется, будто у меня останавливается сердце. По спине ползет холодок предчувствия.

— По-моему, тебе стоит рассказать мне толком, о чем это ты.

Она кивает.

— Все началось после гибели твоей матери. Твой отец начал проводить в библиотеке многие часы. — Глаза тети разгораются от воспоминаний. — Он всегда любил библиотеку, конечно, но тогда… тогда она превратилась в его убежище. Мы его почти что и не видели, а скоро он начал получать странные письма и ездить в дальние поездки.

— А при чем тут все остальные?

— Он действовал по списку. Списку мест и имен.

Я качаю головой.

— Не понимаю. Что ему проку в каком-то списке?

— Не знаю, он не говорил мне. Но он привез двоих из этого списка сюда.

— Кого? Кого он сюда привез?

— Девочек. Двоих. Одну из Англии, а вторую из Италии.

В этих словах кроется смутное обещание, надежда на то, что я смогу хоть что-то понять, но я пока не готова делиться этой надеждой. Тетя Вирджиния поднимается и старается разжечь затухший огонь, а я сижу, глядя на мерцающие угли, пытаясь понять все сказанное нами сегодня. И хотя теперь я знаю больше, гораздо больше, чем прежде, тайна лишь сгустилась.

Но есть и еще одна загадка, которую я могу решить здесь и сейчас.

— Тетя Вирджиния, а можно мне посмотреть?

Она отворачивается от огня. По глазам ее я читаю: она понимает, что именно я имею в виду. Она возвращается в кресло, садится и молча, без единого слова, протягивает вперед руку. Отвернув манжету ночной сорочки, я вижу лишь ровную, гладкую кожу тонкого запястья. Ни следа отметины. Я киваю.

— Так я и думала.

Голос мой в тишине комнаты звучит как-то одеревенело, точно чужой.

— Лия, мне так жаль. Я не хотела, чтобы ты это знала.

Ей и вправду очень жаль — я вижу, какие встревоженные морщинки пролегли у нее вокруг глаз, как плотно стиснуты губы. Я пытаюсь улыбнуться в ответ, но улыбка так и не достигает моего лица.

— Тетя Вирджиния, ничего страшного. По-моему, я уже и так знала. Знала с самого начала.

Теперь, по крайней мере, мне не надо бояться тети. Я не могу заставить себя думать о других вещах. О моей матери и о том, что она была Вратами. Поэтому я сосредоточиваюсь на том единственном, что могу изменить.

— Тебя Вирджиния, а где ключи?

— Какие ключи?

Я внимательно смотрю на ее лицо, но в нем нет чувства вины. Нет таинственности.

— Ключи, что упоминаются в пророчестве. В книге. Ключи к тому, чтобы избыть пророчество.

Тетя качает головой.

— Я же тебе говорила — твой отец был очень скрытен. Боюсь, что саму книгу я никогда и в глаза не видела.

— Но как же ты исполняла роль Хранительницы, не зная пророчества?

— Меня учила и наставляла моя тетя Абигайль, тоже Хранительница. — Она опускает глаза на руки, судорожно стиснутые на коленях, и лишь через несколько мгновений снова смотрит мне в лицо. — А теперь моя задача — научить Элис ее роли Хранительницы. Сказать правду, мне следовало уже давно начать ее учить. Но, должна признаться, я ничего такого не делала.

Я качаю головой.

— Почему?

— Хотелось бы мне сказать, что, мол, сама не знаю, но это была бы ложь. — Она вздыхает. — Я надеялась, что ошибаюсь, что Хранительница ты, а Врата — Элис, потому что я не могу себе представить, как учить Элис этой роли. И не могу себе представить, чтобы она стала ее выполнять.

— Но… если ты научишь ее… если ты объяснишь ей, как быть настоящей Хранительницей…

Тетя не дает мне закончить.

— Лия, ты должна понять одну вещь: даже среди нас, выполняющих предназначенную нам роль в пророчестве, встречаются разные степени силы. Способности Хранительницы заключаются, как в ее готовности исполнять свою роль, так и в ее внутреннем могуществе. Большинство из нас готово исполнять выпавшую нам роль — но не все. Опять же, иные рождаются с экстраординарными силами, а другие… другие с меньшими. Боюсь, должна причислить себя к последним. Твоя мать была гораздо сильнее. Собственно говоря, она была Заклинательницей, а у меня сил хватало разве что на то, чтобы просто странствовать по Равнине.

Я, кажется, начинаю понимать, хотя мне и не нравится то, куда ведет меня это знание.

— Так Хранительница вовсе не обязательно удерживает души?

— Роль Элис была бы весьма значительна, если бы она только захотела ее исполнять, — однако если у нее такого желания нет, ни о какой роли и речи быть не может. Хранительница лишь сторож… часовой, если хочешь. В обязанности Хранительницы входит следить за сестрой, кою зовут Вратами, пускать в ход все доступные ей силы, дабы не позволять душам вступать в наш мир и побуждать Врата сопротивляться отведенной ей роли. Но это не всегда помогает. Души все же проникают в наш мир — за все прошлые столетия их набралось сотни, а может, и тысячи. Никто не может сказать доподлинно, сколько их уже ждет пришествия Самуила, но мы делаем все, что в наших силах, дабы ограничить их численность. Если Судный день когда-нибудь придет, наше преимущество окажется в том, что войско Самуила будет как можно меньше. — Она пожимает плечами. — Больше мы сделать ничего не можем.

Сама не знаю, чего я ждала. Только не этого. Наверное, надеялась, что существует какой-то верный ответ… что тетя Вирджиния владеет какой-то информацией, которая позволит мне сразиться с душами и отыскать ключи.

Но все будет не так легко. Нет быстрого и простого способа положить конец пророчеству, что направляет мою жизнь все дальше и дальше во тьму.

* * *

В комнате у меня холодно, огонь почти догорел, осталось лишь слабое оранжевое мерцание. Я понятия не имею, сколько сейчас времени — уж верно достаточно, чтобы мне захотелось спать. Но я не могу перестать думать, не могу остановить колесики, они крутятся, перебирая то, что мне удалось узнать. Я отпускаю мысли свободно блуждать во тьме.

Я не Хранительница. Я Врата. Сталось так по воле судьбы или случая — но я должна принять этот факт, если хочу найти путь назад из его темных посулов.

Если я — Врата, то Элис — Хранительница.

Я встряхиваю головой в пустой комнате, ибо хотя я сейчас одна, мне хочется яростно протестовать, кричать во весь голос: «Не может быть!»

Однако я знаю, именно так все и есть.

И если я Врата, не следует ли мне бояться того, что я отыщу ключи, еще пуще того, что их отыщет Элис? Быть может, именно я-то и могу использовать их во зло, а не во благо?