— Я придумаю способ, как нам снова увидеться, всем троим. А пока давайте не будем никому рассказывать про книгу, пророчество, отметину… ни о чем таком. Хотя вроде нет никаких явных причин, почему надо все держать в тайне, но я чувствую, так все же будет лучше.

Луиза тихонько фыркает.

— Нет причин? Еще как есть! Все решат, что мы просто спятили.

Я не могу удержаться от смеха и порывисто обнимаю Луизу, а затем и Соню.

— Ох, и будьте поосторожнее, ладно? Как мне жаль, что пришлось втягивать вас в эту страшную историю!

Соня улыбается.

— Что бы ни связало нас с пророчеством, Лия, но произошло это давным-давно. Ты так же не виновата в этом, как и мы сами. Не знаю, что ждет нас впереди, но мы встретим это вместе.

* * *

Я стягиваю платье и заворачиваюсь в мягкие складки ночной сорочки. Как будто старую кожу меняю. Громко вздохнув, вынимаю из волос булавки и сажусь за стол. Начав с самого начала, перечитываю пророчество, снова и снова возвращаясь к части про Хранительницу и Врата — той части, что я уже знаю и понимаю.

Я перечитываю темные строки опять и опять, однако безрезультатно. Как ни пытаюсь я понять общий смысл, все равно не могу. Записи Джеймса веером разложены на столе — я столько рылась в них, что теперь листы все перепутаны. Аккуратно выкладываю их в один ряд — просто ради того, чтобы руки были хоть чем-то заняты, а потом опираюсь головой на кончики пальцев. Мной овладевает безумное желание вскочить, бежать в поля, кричать во все горло, выпустить на волю все разочарование, весь гнев на то, чего постичь я не в силах.

Я протягиваю руку к темной обложке книги, чтобы закрыть ее и без борьбы погрузиться в те сны, что ждут меня, — какими бы они ни были. Но вдруг чувствую ощупью, что ровная кожа корешка на самом краю расщепляется, морщится. Машинально разглаживаю ее, подчиняясь многолетней привычке, ставшей частью меня и отца. Надо бы приклеить корешок на место, чтобы книга не рвалась еще сильнее.

Однако уголок упрямо не хочет разглаживаться. Чем сильнее я нажимаю на него, тем больше он отрывается, как будто что-то давит на него изнутри, вознамерившись вырваться наружу — не здесь, так там. Тут что-то не то.

Плотно прижав ладонь к обложке с внутренней стороны, я понимаю: под ней что-то спрятано. Что-то чужеродное, изначально не бывшее частью книги. Ни на миг не остановившись, чтобы подумать, правильно ли я поступаю, я отрываю корешок — хотя будь отец жив, за подобное варварство он наверняка выгнал бы меня из библиотеки. Правда, я стараюсь рвать как можно аккуратнее — и сама удивлена тем, как легко отделяется бумага от переплета. Однако еще больше изумляет меня то, что ждало внутри книги все это время.

Я вытаскиваю сложенный маленьким квадратиком лист и бережно разворачиваю его. Это не обычная бумага. Не плотная, роскошная, предназначенная для приглашений и шикарных писем. Она тоненькая, точно кожица лука, точно страницы Библии. И когда наконец крохотный лист, распрямившись, ложится предо мной, у меня перехватывает дыхание при виде того, что на нем изображено.

На первой картинке змей поедает свой собственный хвост. И снизу подпись: «Йоргуманд».

Дальше идет рисунок, подписанный «Падшие души», — воинство демонов скачет на белых конях, подняв над головой обагренные кровью мечи. Это изображение пугает меня, но все же не так, как следующее: змея, изогнувшаяся в кольцо и поедающая свой собственный хвост, а в центре этого кольца буква «С».

Медленно вытягиваю из стопки этот листок, и он дюйм за дюймом предстает предо мной во всей своей полноте. Когда же наконец он появляется полностью, я только и могу, что в ужасе смотреть на него, а сердце бешено бьется у меня в груди.

Нет, никакой ошибки. Этот рисунок прекрасно знаком мне — точная копия отметины у меня на запястье. В центре — золотой диск, обвитый лентой. И вид его в таких точных, живых подробностях наполняет меня не страхом, как я ждала, а куда более устрашающим томлением.

Однако короткая подпись под рисунком — вот что заставляет волоски у меня на руках встать дыбом от кромешного ужаса.

Медальон Хаоса. Знак той, что является Истинными Вратами.

Одна в пустой комнате, я трясу головой, глядя себе на запястье, на лежащий рядом с книгой медальон. Они совершенно одинаковы.

Одинаковы. Одинаковы. Одинаковы.

Медальон Хаоса. Знак той, что является Истинными Вратами.

Не может быть! Такого просто не может быть. Логика отказывается признавать этот факт. Врата — это Элис. Я же знаю! Она не может быть никем иным!

Но что-то первобытно-глубинное, почти ликующее говорит мне: все совсем не так. Странное томление пульсирует во мне, отвечая на безмолвный призыв медальона, на призыв падших душ, гарцующих на изгнанных лошадях. Это чувство путает и успокаивает одновременно.

Однако отрицать очевидное бесполезно. Медальон — знак Врат. Той, что является Истинными Вратами, хоть я и не знаю, что значит эта странная фраза. Он идеально ложится мне на запястье. Он дан мне. Он подходит моей отметине — отметине, что отличается от всех остальных. Выходит, все это время я ошибалась.

Но я устала от книги и ее тайн. Пора отправиться к другой сестре.

* * *

Я выжидаю, покуда дом не затихнет, покуда на лестницах не смолкнут шаги слуг. А потом выжидаю еще, на всякий случай. И когда наконец убеждаюсь, что вокруг никого нет, открываю дверь и тихонько крадусь по коридору, босиком. Когда дом так тих, даже от тапочек получается слишком много шума.

Я еле слышно стучусь в дверь спальни тети Вирджинии. В первый миг ничего не происходит. Дом все так же продолжает свое безмолвное путешествие навстречу утру. Я поднимаю руку, чтобы постучаться вновь. Дверь открывается. Тетя Вирджиния с выжидающим видом стоит на пороге, как будто с самого начала знала, что это я.

— Заходи, Лия. — Она говорит негромко, скорее шепчет, настойчиво и тревожно. — Быстрей.

Она за руку втягивает меня в тепло спальни и запирает дверь.

— Прости, я… Не думала, что ты меня ждешь.

Повернувшись ко мне спиной, тетушка проходит в глубь комнаты, садится в кресло перед огнем и жестом приглашает меня сесть напротив.

— Совсем наоборот, Лия. Я уже некоторое время тебя поджидаю.

Я опускаюсь в кресло с высокой спинкой, украдкой с любопытством поглядывая на тетю. Сейчас, в ночной сорочке, она выглядит совсем не такой, как всегда. Длинные волосы ее не собраны в тугой пучок на затылке, а распущены, спадают по плечам. Теперь, когда я пришла сюда, на меня вдруг накатывает нерешительность — с чего начать. И когда тетя Вирджиния первой заводит разговор, я от души благодарна ей.

— Так значит, ты нашла книгу?

Я киваю, глядя себе на руки, чтобы не встречаться с ней глазами.