Участие в турнире изматывает физически, поскольку требует не только силы, но и искусства наездника; ведь цель поединка — сломать свое копье, обычно сделанное из ясеня, о меч или доспех противника. Отражение удара не столь важно, так как главной задачей является выдержать удар противника и самому выбить его из седла. В том же году на турнире по случаю восшествия на престол Елизаветы в Лондоне граф Эссекс[30] участвовал в пятнадцати поединках и сломал пятьдесят семь копий. Эссекс, однако, был здоровым юношей. Генриху же исполнилось сорок, и его борода седела; впрочем, он с типично мужской бравадой не делал никаких скидок на возраст и по-прежнему изумлял двор увлеченной игрой в теннис. Вечно мрачный Трокмортон, отметив, что герб Марии по-прежнему выставлен на публике, сообщал, что король «слишком измотал себя теннисом и другими играми, и у него открылась болезнь, называемая головокружением». На турнире первые две схватки Генриха II прошли довольно удачно, однако во время третьего поединка с капитаном шотландской гвардии Габриелем де Лоржем, графом Монтгомери, король едва не вылетел из седла. Де Лорж тактично признал Генриха победителем, однако тот не принял подачки и вызвал его на повторный поединок. Екатерина и дофин умоляли его успокоиться, а де Лорж поначалу отказался вступить в схватку, однако Генрих II, его феодальный сеньор, отдал приказ. Противники вновь сели на коней; Генрих II ехал на турецком жеребце, подаренном ему герцогом Савойским.

Два всадника сблизились, и их копья разлетелись в щепки, однако результат был ужасен. Антонио де Караччоли, епископ Труасский, писал Корнелю Мюссе, епископу Бонитскому: «Королю был нанесен удар по воротнику [часть доспеха, защищающая горло], копье сломалось, но забрало не было опущено, и несколько обломков ранили короля над правым глазом. Король покачнулся от сильного удара и от боли, уронив поводья; лошадь поскакала прочь, и грумам пришлось ловить и держать ее. Королю помогли сойти с коня, сняли с него доспехи и вытащили большой обломок». Дворяне, прислуживавшие на турнире, немедленно окружили распростертого на земле короля и дали ему понюхать розовой воды и уксуса, однако так и не привели его в чувство. Трокмортон подумал: «Рана не кажется серьезной» и счел короля «вне опасности». Король еще дважды терял сознание и «лежал словно пораженный громом». Дофин также упал в обморок.

Короля унесли в его дворцовые покои, ворота заперли, и никому не позволяли войти туда. Несчастный де Лорж умолял короля отсечь ему руку или голову, но Генрих II сказал, что тот не сделал ничего, за что его следовало прощать — ведь ему приказали вступить в поединок, и он «держал себя как храбрый рыцарь и доблестный боец». Хирурги щипцами извлекли остальные обломки из раны короля, дали ему слабительное из ревеня и ромашки, выпустили двенадцать унций крови, еще раз дали слабительное и овсянку. Ночью Генрих «очень плохо спал, о чем весьма сокрушались». Утром во дворце срочно собрались члены королевской семьи и представители знатных семей. Монморанси сказал Елизавете, что самым худшим может стать потеря глаза, и прозвучали оптимистические утверждения, никого, впрочем, не обманувшие: «Есть большая надежда, что он поправится, как сказали все его хирурги». Однако у Трокмортона надежды не осталось: «Король очень слаб, и почти не чувствует своих конечностей… Он не может двинуть ни рукой, ни ногой».

Хирурги опасались, что большой осколок копья мог проткнуть мягкую мозговую оболочку и даже проникнуть в мозг. Чтобы узнать больше, они приобрели отрубленные головы казненных преступников и втыкали в них щепки, но эти эксперименты не позволили им прийти к окончательным выводам. Из Брюсселя срочно прибыл Андрей Везалий, самый знаменитый европейский анатом и хирург Филиппа II, однако и он ничего не мог поделать. Король умирал. Послы и придворные записали различные версии его последних слов, но вероятнее всего, Генрих II просто лежал в своей комнате, окруженный врачами и членами семьи, то приходя в сознание, то вновь теряя его. На четвертый день после несчастного случая стало ясно, что в рану попала инфекция, и у короля начался сильный жар.

Даже когда король умирает, династические и государственные интересы не могут ждать, поэтому свадьба герцога Савойского и сестры Генриха Маргариты все же состоялась. Поскольку всем было ясно, что конец Генриха близок, а свадьба не может состояться, пока двор находится в трауре, бракосочетание нужно было провести как можно быстрее. Оно не могло стать пышным триумфом, каким Генрих II представлял свадьбу своей сестры, и не могло сравниться со свадьбой Марии, но по крайней мере должно было продемонстрировать июльскому солнцу величие Валуа. Возможно, зрители забудут о том, что свадьба укрепляет договор, по которому завоеванные Францией территории возвращаются в руки законных хозяев, в основном итальянцев.

В тех скорбных обстоятельствах никто из членов королевской семьи не смел отойти от постели Генриха дальше чем на несколько сот ярдов, поэтому церемонию провели в близлежащей церкви Святого Павла. Генрих II впал в беспокойный сон, от которого ему вряд ли суждено было пробудиться, поэтому венчание состоялось в полночь в мрачной церкви, уже почти подготовленной для отпевания. Екатерина сидела в затемненной капелле, проливая потоки слез; она знала, что вотвот станет вдовой в чужой стране. Мария и дофин сидели, вцепившись друг в друга, на поспешно принесенных королевских престолах, страшась того, что уготовило им ближайшее будущее. Маргарита и герцог Савойский кое-как выдержали церемонию, и Маргарита поспешила к постели брата.

На следующий день король получил последнее причастие.

10 июля 1559 года в час дня «сильные конвульсии охватили его конечности», затем он распростерся на постели. Доктор приложил ухо к его груди, выпрямился и покачал головой, а священник положил на грудь Генриха распятие. Дофин снова упал в обморок, и его унесли из комнаты. Шурша шелками, все остальные, включая Екатерину Медичи, отвернулись от теперь уже мертвого короля и опустились на колени перед Марией Стюарт. В этот момент юная королева Шотландии стала королевой Франции.

На улицах поспешно срывали роскошные полотна, развешанные по случаю свадьбы Маргариты, и заменяли их траурными венками, а пушка дала торжественный залп. «Едва замолчал Генрих, как Франсуа де Гиз и его брат Шарль, кардинал Лотарингский, захватили персоны короля [Франциска II] и его братьев и увезли их в Лувр вместе с обеими королевами, оставив тело короля королевской гвардии и принцам крови». Мария сначала отправилась в Сен-Жермен — ей сказали, что так нужно для ее безопасности, а Екатерина уехала в Медан, находящийся в нескольких милях вверх по течению реки. Тем временем затеянный Гизами в Париже переворот благополучно завершился.

13 июля 1559 года, через три дня после смерти Генриха II, из Парижа сообщали: «Заправляет всем семья Гизов, держащаяся вокруг французского короля. Что будет дальше, не прояснится, пока не приедет король Наварры, а насчет этого пока неизвестно». Король Наварры Антуан де Бурбон был известным противником партии Гизов. Он заявлял: будучи всего лишь пятнадцати лет от роду, Франциск II не мог сам назначить членов своего совета, а поэтому он, Антуан, как ближайший кровный родственник, должен быть назначен регентом. Его прибытия в Париже после смерти Генриха ожидали со дня на день. Но 18 июля «французский король дал ему [королю Наварры] понять, что его делами будут управлять кардинал Лотарингский и герцог де Гиз». Антуан принадлежал к семье Бурбонов и мог проследить своих предков вплоть до Людовика IX Святого; он был женат на племяннице Франциска I Жанне д’Альбре. Впрочем, на счастье братьев Гизов, он был слаб и погряз в сомнениях и нерешительности.