А ведь знакомый его так и не позвонил. Обещал все выяснить про Ингу и не позвонил. А Инга-то! Умерла! Он только подумал — и на тебе: умерла. Да ведь и он умирает. Хотел умереть — и вот вам, пожалуйста. Какая смешная штука жизнь. Какая нестрашная, какая спокойная штука смерть. Галя жарит что-то в кухне… Все равно.

Станислав умер в десять вечера. Через час жена Галина легла спать. В комнату к нему она так и не заглянула.

(Филипп Сосновский)

— Неужели так и не поняли, о ком идет речь? Он все настаивал, что пришел по ошибке, но, в сущности, это не совсем так: он пришел, потому что решил, будто ребенок его. И купил самый маленький букет, который продавался, и самую маленькую игрушку. Трусливый, ничтожный тип. Во всяком случае, его уж точно не жалко. — Женщина рассмеялась.

— Это жестоко! — не выдержал я — от ее смеха меня всего передернуло.

— Жестоко? Конечно! Творчество — вообще жестокая вещь.

— Я не о творчестве.

— Разве? А мне казалось, что вас, кроме ваших фантазий, ничего не интересует. Не вы ли всего только пару часов назад умоляли судьбу исполнить ваше последнее желание — дописать «Вечер»?

— Откуда вы знаете? — Если бы я был способен испугаться, сошел бы с ума от ужаса. Как могла она узнать мои мысли?

— Ну, — женщина пожала плечами, — суть не в этом. Так вот, этот мужчина…

— Станислав, — перебил я, вдруг отчетливо увидев его в коридоре Ингиной квартиры. — Третьим, значит, будет Станислав? Но если вы знаете… если это известно, значит, его можно спасти. Поехать к нему и предупредить.

— Ничего не получится! — отрезала женщина. — Слишком поздно, да ему и до ночи не дожить.

— Это вы… вы виноваты в их смерти?

— Уж только не я! — возмутилась она. — Художник-то — вы.

Как жаль, что она не сумасшедшая! Как жаль, что нельзя найти такого простого объяснения для этого невозможного разговора. Как жаль, что я сам не сумасшедший и эту женщину вижу не в бреду. Впрочем, никакая она не женщина — может быть, ведьма, а может, нечто еще похуже.

— Кто он такой? — резко перевел я разговор, чтобы проверить, действительно ли она способна читать мои мысли и все знает.

— Обычный человек, — нисколько не смутилась она. — Вы, конечно, о том, кто пришел последним?

— Да, об этом лишнем, седьмом.

— Никакой он не лишний, вы же сами это понимаете.

— Но его нет на картине.

— Нет, — спокойно согласилась она. — Его нет на картине «Шесть мертвецов», но… сейчас вы пишете другую картину.

— Вы хотите сказать?…

— Вот именно. Какой все-таки прохладный вечер. — Женщина поежилась, отвернулась от меня, опять, как в начале нашей встречи, взгляд ее стал отрешенным, направленным куда-то вдаль. Наверное, посчитала, что разговор окончен. Но я не мог так просто от нее отступиться.

— Кто он такой? — снова спросил я.

Женщина никак не отреагировала, тогда я дернул ее за рукав, как маленький мальчик, который все же хочет добиться ответа на свой вопрос.

— Кто он такой?

Она повернулась, снисходительно посмотрела на меня — именно как на неразумного ребенка.

— Обычный человек. Светлые волосы, серые глаза, немного близорукие. Рост чуть выше среднего…

— Это я знаю! — перебил я. — Что он за человек?

— Вы же сами придумываете истории своим героям. — Она покачала головой. — Ну хорошо. Он вполне счастливый человек: у него маленький сын, жена, которую он очень любит, много друзей…

— Тогда какого черта ему еще нужно?!

— Сама не понимаю. Впрочем, такое сплошь и рядом случается: вроде все у человека есть, а он не успокаивается, ищет чего-то.

— Что он собирается сделать?

— Он? — Женщина удивленно на меня посмотрела. — Я думала… Это решать вам, конечно, но…

— Он сидит посреди комнаты в кресле, — в тихом отчаянии проговорил я, — голова его повернута к двери… Что он собирается сделать?

— Мне кажется, ваша главная ошибка заключается в том, что вы неверно понимаете расстановку героев. Не хотелось бы вмешиваться в творческий процесс, но… — Женщина запнулась и замолчала. Посмотрела на меня с каким-то непонятным состраданием. — Но мне бы хотелось помочь. Просто советом. Просто навести на мысль, а потом уж сами решайте.

— На какую мысль?!

— На… — Она опять запнулась. — Вы давно не были дома?

— Дома? Что вы имеете в виду?

— У себя, в вашей квартире. В той, где вы жили раньше.

— Давно… Не помню. Месяц или больше назад… Возник сюжет «Вечера» и… Нет, не помню. Но какое это имеет отношение?

— Самое прямое. Советую туда сходить. Ну и, — она неопределенно повела рукой, — вам многое станет ясно.

— Что — ясно, что?! — Я вскочил со скамейки. — Кто вы такая? Почему знаете обо мне?… Да, да, прежде всего, кто вы такая?!

— Ну вот, опять начинаете. Кто он такой? Кто я такая? Художник — вы. Вы, а не я. — Она тоже поднялась со скамейки. — Кто я, для вас уж точно не имеет значения — я не вхожу ни в один из сюжетов. А в остальном… Сходите к себе на прежнюю квартиру.

Она повернулась и пошла. Я было бросился за ней, но понял, что все равно не добьюсь более ясного ответа, и вернулся на скамейку. Мне было досадно, грустно и отчего-то тревожно, словно она напомнила о чем-то, что я умышленно забыл и не хотел вспоминать.

Почему она так настаивала на том, чтобы я сходил на свою старую квартиру? Не предлагала туда вернуться насовсем, а советовала сходить, как на экскурсию. Может, там что-то произошло в мое отсутствие? Пожар, например? Или кража со взломом? Но ей-то что за дело? И как мне в расстановке героев это может помочь?

* * *

Я просидел на скамейке до самого вечера. Тревога все нарастала. Лица прохожих казались какими-то призрачными, неживыми, ненастоящими. Солнце успело переместиться и теперь раздражающе пробивалось сквозь листву моего клена. Но главное — тревога… Я никак не мог понять, отчего она происходит. Сердце сильно, неровно билось, и было трудно дышать. Отчего же мне так тревожно?

Третьим, оказывается, был Станислав. Она сказала, что умрет он сегодня, вряд ли доживет до ночи — возможно, вот сейчас, где-то там, у себя, уже умирает. А я ничего не могу сделать. Написал его и тем самым убил. Но тревога моя не от этого.

Я вдруг ощутил, что ужасно боюсь мертвых. Не знал. Никогда раньше об этом не думал. Или раньше и не боялся? Или раньше не боялся потому, что к тем, прочим прежним покойникам не имел такого отношения? Вернее, они ко мне имели другое отношение? Во всяком случае, я боюсь возвращаться домой. Инга, Анна… Скоро к ним присоединится Станислав. Их души, проклятые мною, не найдут успокоения до тех пор… А может, и никогда. Столпятся вокруг меня и станут требовать отпущения. Ах, какой бред!