– Не давай ему себя разозлить, – сказала Бет.

– А я и не злюсь.

– Вздор. Саймон – чертовски паршивый учитель, но на нервы он действовать умеет. Если у тебя есть ахиллесова пята, он найдет это больное место и вцепится в него, как изголодавшийся терьер.

– Благодарю за красочное сравнение.

– Не за что. – Она запихнула в рот немного пасты. – Это ведь неправда?

– Что?

– Ты ведь не свистнул деньги из сейфа той школы, в которой работал до этого?

– Нет.

Впрочем, я собирался это сделать. К тому моменту я пал уже достаточно низко для подобных вещей. Однако, когда дело дошло до кражи, я не смог ее совершить.

Не смог, потому что кто-то меня опередил.

– Извини, – сказала Бет. – Не следовало даже спрашивать.

– Забудь.

– Просто я знаю, что Гарри отчаянно нуждался в учителе английского, потому что, скажем прямо, за этой должностью закрепилась дурная репутация…

– Как я и сказал, забудь.

– Но даже Гарри не стал бы…

– Забудь! – рявкнул я.

Бет пристально посмотрела на меня. Не нужно обижать единственного человека, который здесь относится ко мне с симпатией, подумал я, а вслух произнес:

– Извини. Просто мне все еще больно, и…

– Нет, все в порядке, – она покачала головой, блеснув серебряными серьгами. – Иногда я просто не чувствую, когда следует заткнуться.

– Не то чтобы…

Стоявший на вибрации телефон зажужжал у меня в кармане. Я бы предпочел пропустить звонок, однако это могла быть Глория, которая прошлой ночью четко дала понять, что игнорировать себя она не позволит.

– Извини, – сказал я еще раз. – Мне просто нужно…

– Без проблем.

Вытащив телефон из кармана, я взглянул на экран. Это была не Глория. На экране высветилось текстовое сообщение, и от его вида в мою кожу словно вонзился миллион крошечных ледяных игл.

– Что-то не так?

Да.

– Нет, – произнес я вслух, убрав телефон обратно в карман. – Однако я вспомнил, что мне нужно быть в одном месте.

– Сейчас?

– В эту самую минуту.

– У тебя через тридцать минут урок.

– Я вернусь.

– Рада это слышать, Джо.

Морщась, я натянул куртку.

– Увидимся позже.

– Смотри под ноги.

Я нахмурился.

– Зачем?

Бет вздернула бровь.

– Ты ведь не хочешь еще раз свалиться с лестницы, правда?

Церковь Святого Фаддея была покрытым сажей зданием, напоминавшим скорее полуразвалившуюся станцию скаутов, чем деревенский храм. Никакого тебе шпиля – лишь дырявая крыша с отваливающейся черепицей. Решетки на окнах, заколоченные двери. Единственными ее прихожанами были гнездившиеся внутри вороны и голуби.

Толкнув калитку, я зашагал по неровной тропинке. Погост выглядел таким же заброшенным, как и сама церковь. На нем уже давным-давно никого не хоронили. Моих сестру и родителей кремировали в большом крематории в Мэнсфилде.

Надгробия были покрыты сколами и трещинами. Погода и время стерли надписи на них до такой степени, что некоторые уже невозможно было прочесть. Несколько самых старых надгробий упали из-за разросшихся древесных корней и теперь едва виднелись среди травы и сорняков.

Я задумался о том, как сильно мы стараемся оставить свидетельство того, что когда-то жили на этой земле. Оставить память о себе. Однако в итоге даже надгробие является чем-то преходящим, непостоянным. Нельзя победить в схватке со временем. Это все равно что бежать вверх по постоянно ускоряющемуся эскалатору, который движется вниз. Время всегда деловито идет вперед и всегда убирает за собой, сметая осколки старого и принося новое.

Я медленно обогнул церковь. Здесь тропинка шла чуть в гору, а надгробий было меньше. Остановившись, я огляделся. Какое-то мгновение я его не видел. Возможно, его здесь уже нет. Возможно, сообщение было просто каким-то… Но нет, вот он. Притаился на дальнем конце кладбища, поросший плющом и лозой.

Ангел. Не мемориал и не надгробная статуя. Очевидно, скульптуру установили владельцы шахты еще в викторианскую эпоху. Некоторые поговаривали, что это произошло после того, как их дочери-близняшки умерли в младенчестве, однако, когда могилу вскрыли (церковь обосновала такой шаг своим беспокойством по поводу отсутствия надгробной надписи), человеческих останков там обнаружено не было.

В действительности никто не знал, как ангел здесь появился и зачем. Сейчас, с отбитыми руками и головой, он уже даже не был особо похож на ангела. Его квадратный каменный постамент покосился, а некогда струившееся одеяние было покрыто многочисленными сколами и поросло пушистым мхом, словно сама природа хотела согреть его каменные кости.

Я наклонился, и на меня нахлынула новая волна боли, напомнив о том, что скоро мне нужно будет принять очередную дозу обезболивающего. Смахнув с постамента мох и траву, я увидел слегка поблекшую, однако все еще вполне читаемую надпись:

Но Иисус сказал: пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное.

Я вновь открыл сообщение в своем телефоне:

Отпустите души детей. К чертям их. И катитесь в тартарары.

Давным-давно шайка подростков залила ангела краской. Та самая шайка, которая отбила статуе голову и руки, обезглавив и искалечив ее. У их поступка не было особой причины. Обычный тупой вандализм, подогретый дешевым сидром и подростковой бравадой.

Обезобразить статую с помощью лопаты и краски придумал Хёрст. А вот слова, к моему стыду, пришли в голову мне. Пьяный и глумливо подбадриваемый остальными членами шайки, я тогда был очень доволен собой.

Позже, блюя желчью, стоя над унитазом и не зная, куда деваться от стыда, я чувствовал себя полным дерьмом. Моя семья не была религиозной, однако я все равно понимал, что мы поступили плохо.

Даже по прошествии двадцати пяти лет мне тяжело об этом вспоминать. Забавно, что хорошие воспоминания улетают подобно быстрым и хрупким бабочкам, которых невозможно поймать не раздавив, в то время как дурные воспоминания – вроде чувства вины или стыда – цепляются к тебе подобно паразитам, тихо поедающим тебя изнутри.

В тот день нас было четверо: Хёрст, я, Флетч и Крис. Мэри с нами не пошла. Она проводила с нашей компанией все больше и больше времени – к глубочайшему возмущению Флетча, которому не нравилось, что в наших рядах была девчонка, – однако все же ходила с нами не всегда. Хотя Хёрст, вероятно, обо всем ей потом рассказал. А в школе слухи распространяются быстро, и то, что на церковном кладбище в тот день были только мы, не означало, что о произошедшем не узнал кто-нибудь еще.