Глаз в итоге оказался цел, только травмирован.

На другой день глаз встал на место, но еще долго оставался розовым.

Мальчики избегали друг друга. А вот родители, Лара и Орфей, – наоборот, тянулись один к другому и притянулись вплотную.

У Лары и Орфея вспыхнул роман и полыхал ярким пламенем у всех на глазах.

Лара изо всех сил прятала свое чувство. Она не подходила к поэту днем, на людях. Но где бы ни сидела – в столовой, на пляже, – глаза ее были далеко. Иногда она их прикрывала веками, чтобы не видеть реальную действительность. Она хотела видеть только то, что хотела. Его. Его лицо во время страсти, его слова во время ласк, его прикосновения как морские волны. Да. Поистине любовь – это божественное состояние, и ничто, ничто его не заменит, даже творчество. Природа знает, что делает.

Тем не менее жизнь катилась своим чередом и по своим законам.

Лара была замужем. И муж приехал в Коктебель, чтобы провести с семьей первый месяц лета.

Муж – довольно модный художник Борис Харламов, приземистый, похожий на молодого бычка. Не толстый, но широкий, с приятным крестьянским лицом.

Орфей откликнулся стихами на это событие. Он написал: «Я люблю тебя с сыном-ангелочком, я люблю тебя с мужем-бугаечком».

Муж приехал весьма некстати, в эпицентре романа жены. Остановить запретную любовь было невозможно, так же как остановить руками несущийся поезд.

Художник все быстро понял, но уехать сразу не пожелал. Он сопровождал на море своего сыночка, ходил прямо, с остановившимся, непроницаемым лицом.

Все исподтишка наблюдали, но не злорадствовали. Скорее сочувствовали.

Я сидела на пляже, делала вид, что ничего не происходит, угощала Алешу и его папу мытой черешней.

Лара привычно входила в море, а Борис смотрел на ее прекрасную спину, и его глаза наливались ужасом, поскольку это богатство крадут у него среди бела дня и украдут окончательно.

Через неделю художник решил уехать и потребовал от Лары, чтобы и она уехала тоже. Но Лара не согласилась. Харламов уехал один. Лара испытала большое облегчение, как будто сбросила с себя мешок картошки. Легкая и свободная, она ринулась к Орфею, задыхаясь от страсти.

Я сказала ей: «Дура».

Она ответила: «Пусть».

Ее можно понять. И меня можно понять. Для меня жизнь важнее любви. А для Лары – любовь важнее жизни.

Я не согласилась бы лезть под купол цирка без страховки. А Лара полезла.

Июнь закончился. Мы вернулись в Москву.

Орфей попал в больницу. У него было воспаление сердечной сумки. Я слышала про такое первый раз в жизни.

Лара позвонила ко мне и попросила сходить вместе с ней в больницу. Нужна была вторая барышня, чтобы окружающие не поняли, кто есть кто. Может быть, это я – возлюбленная поэта и навещаю его в больнице. А Лара – не при делах.

Я в свою очередь попросила своего мужа, чтобы он отвез нас на машине, потому что больница находилась у черта на рогах.

Мы втроем прибыли в больницу, вошли в палату. Орфей был доволен. Он любил публику. Он хотел прокатить на нас свои новые стихи.

Мы слушали и не заметили, как прошло время. За окном стало смеркаться. Дома оставалась наша маленькая дочь. Мы не имели права бросать ее на ночь глядя, обрушивать такой стресс на детскую психику. Но перебивать поэта и вскакивать как ошпаренные мы тоже не решались.

Орфей читал до тех пор, пока не заглянула молоденькая медсестра и не сказала, что посторонним надо покинуть помещение.

Орфей тут же заинтересовался медсестрой, пошел с ней на пост и стал поражать ее своим талантом, завоевывать новые территории. Про нас он забыл. А мы остались в палате и ждали, чтобы попрощаться. Неудобно было уходить по-английски.

Все кончилось тем, что наша дочка, не дождавшись нашего возвращения, с воем выбежала из квартиры и помчалась в соседний подъезд к своей подружке Гаянэ. Армянская бабушка впустила ее, накормила и уложила спать рядом с Гаянэ. Другого места не было.

Мы вернулись в свой пустой дом. Где искать ребенка – неясно. Это была тревожная ночь. Мы с мужем откровенно не понимали: как мы могли так поддаться поэтическому гипнозу, что забыли о главном? Ничего главнее, чем ребенок, не было ни в моей жизни, ни в его.

В конце концов все обошлось. Мы забрали свою дочку из чужого гостеприимного дома, вели ее сонную и озябшую по двору. И мне среди прочих откровений стало ясно, что Орфей – человек опасный. Лучше с ним не соприкасаться, хотя он ни в чем не виноват.

Мы сами виноваты, могли бы встать и уйти, нас никто не держал. И все-таки держал: его талант, власть таланта над душой.

Мне стало неспокойно за Лару. Ларе придется заплатить. За что? За то, что она полюбила. Сама. Никто не велел. «Никто не велел», как поется в песне. Орфей ни в чем не виноват. Он ее не соблазнял, ничего не обещал. Где-то за кадром реально существовала его жена.

То, что его полюбила самая красивая женщина июня, – это для него совершенно нормально, как температура воздуха за окном. У него даже существовал термин «сексуальный туризм». Лара – еще одна страна, в которую он заглянул. Незабываемые впечатления, но впереди новый маршрут. А что впереди у Лары?

От Лары долго не было известий. Я хотела позвонить ей, но она позвонила сама.

– Меня Борька бросил, – сообщила Лара.

– Ужас, – сказала я. Хотела добавить: «я тебе говорила», но какой смысл в моей дальновидности?

– У меня к тебе просьба.

– Давай, – разрешила я.

– Ты не могла бы помирить нас с Борькой?

– Каким образом?

– Скажи ему, чтобы он меня не бросал. Я не могу жить одна. Я не умею.

– А Орфей где? – спросила я, хотя понимала, что вопрос пустой. Где может быть звезда? Везде и нигде.

– Ты найдешь слова, ты умеешь, – попросила Лара.

Кто может отказать в такой ситуации?

– Ну ладно, я попробую, – согласилась я.

– Он к маме ушел. Запиши телефон.

Я записала.

Борис Харламов легко согласился встретиться и побеседовать.

– Можно по телефону, – предложила я.

– Ну зачем же? Приезжайте ко мне в мастерскую. Я покажу вам свои новые работы.

«При чем тут новые работы?» – подумала я, но возражать не стала. Все-таки разговор серьезный и очень важный для Лары. Практически судьбоносный. Я должна заглянуть Борису в глаза, взять их в плен и развернуть в другую сторону.

Мало ли что бывает в жизни? Наташа Ростова тоже чуть не сбежала с Анатолем Курагиным, потом раскаялась. Можно сказать, прокляла каждую минуту и еще больше полюбила князя Андрея.

Князь Андрей простил. И Борис должен простить. Обида – это амбиции, не более. Если любишь женщину, надо переступить через себя во имя любви. Иначе получается: женщина тонет, а мужчина стоит на берегу и обижается. И вместо того, чтобы протянуть руку, прячет ее за спину.