Ивашова сидит возле Генки с победным видом.

Генка время от времени нервно оглядывается на Таню.

На сцене столик и два стула. За столиком сидит Агнесса, она – ведущая. Николай Озерников стоит у края сцены, заканчивает песню, аккомпанируя себе на гитаре.

– Дети, если есть вопросы, вы можете задать их нашему уважаемому гостю, – торжественно объявляет Агнесса.

Посыпались вопросы.

– У вас есть недостатки?

– Есть. Я всегда пою, – отвечает Николай.

– А какой человеческий недостаток нельзя прощать?

– Предательство.

– Кто ваш любимый поэт?

– Евгений Винокуров.

– Кто-нибудь знает такого поэта? – вопрошает Агнесса. – Кто знает, поднимите руку!

Ни одной руки.

Николай перекладывает гитару на столик. Читает стихи Винокурова:

Когда дергаешь ты за кольцо запасное

И не раскрывается парашют,

А там, под тобою, безбрежье лесное —

И ясно уже, что тебя не спасут,

И не за что больше уже зацепиться,

И нечего встретить уже на пути, —

Раскрой свои руки спокойно, как птица,

И, обхвативши просторы, лети.

И некуда пятиться, некогда спятить,

И выход один только, самый простой:

Стать в жизни впервые спокойным и падать

В обнимку с всемирною пустотой.

Пауза.

– О чем это произведение? – спрашивает Агнесса.

– О том, что надо проверить парашют, прежде чем прыгать! – крикнул Генка.

– О том, что не надо бояться смерти…

– О человеческом достоинстве.

– Стихи словами не расскажешь, на то они и стихи.

– А можно еще что-нибудь Винокурова?

Николай берет гитару.

– А вот песня на его стихи, – объявляет он. Поет:

В полях за Вислой сонной

Лежат в земле сырой

Сережка с Малой Бронной

И Витька с Моховой.

Взрослые подхватывают. И дети тоже. Не все, но многие знают эту прекрасную песню. Дальнобойщик Иван поет самозабвенно и громче всех.

Но помнит мир спасенный,

Мир вечный, мир живой,

Сережку с Малой Бронной

И Витьку с Моховой.

Генка встает со своего места и пересаживается к Тане Митрофановой. Таня не выражает никаких эмоций. Сидит с каменным лицом.

Ивашова проиграла, но не теряет достоинства. Она только что получила нравственный заряд.

Москва. Шереметьево.

Николай спускается с трапа самолета.

Выходит из здания аэропорта. Берет такси.

Темная Москва. Такси подъезжает к дому-башне на проспекте Вернадского.

Николай открывает ключом свою квартиру.

Навстречу ему выходит жена Лиля, холеная, ухоженная женщина.

– Ой! Приехал. А я тебя вчера ждала.

Лиля обнимает мужа.

– Ты голодный?

– Само собой.

– Борькина орава все сожрала. Поешь в кафе. Ладно?

Николай молчит.

– Ты знаешь, какая сейчас молодежь. Сплошная наркота. Пусть лучше у меня собираются. Борька будет на глазах. Мне так спокойнее.

Из-за закрытой двери доносятся звуки гитары и лошадиное ржание молодой компании.

В квартиру входит носатый юноша со скрипкой.

– Здравствуйте, – здоровается он.

– Это Миша, – представляет Лиля. – У него завтра конкурс. Решается вся его судьба. Он пятнадцать лет шел к этому дню. Миша, раздевайся, проходи прямо.

Миша раздевается. Проходит в гостиную, где стоит рояль.

– Какие пятнадцать лет? – не понимает Николай.

– Ну как? ЦМШ, консерватория. Он, бедняжка, так волнуется, ни с кем не может играть, только со мной. Ты посиди на кухне. Хорошо?

Николай проходит на кухню. Курит. Просматривает газету.

По квартире плывут звуки скрипки.

Появляется Лиля.

– Извини, я надымил, – говорит Николай.

– Это пустяки. Не в этом дело.

– А в чем дело?

– Мише все время кажется, что он мешает.

– Правильно кажется.

– Он не может сосредоточиться. У него тонкая организация музыканта. Очень хороший, воспитанный мальчик…

– Ты скоро закончишь? – спрашивает Николай.

– Ну, часа через три точно.

– А мне куда деваться?

– Сходи в кино. Погуляй, в конце концов. Ты совершенно не двигаешься…

Вечерняя Москва.

Кафе-стекляшка.

Озерников сидит за столом и ест пельмени. Они довольно крупные и голубые. Народу не много. Вокруг люди среднего достатка, мягко говоря: небритые лица, кроличьи шапки. Пожилая уборщица вытирает стол вонючей тряпкой.

– Тебя что, дома не кормят? – спрашивает уборщица.

– Не всегда, – отвечает Николай.

– Пьешь?

– Не всегда.

– А зарплату отдаешь?

– Не всегда.

– Тогда понятно…

Николай сидит на скамейке в парке. Дышит воздухом. Ему быстро надоедает дышать.

Зашел в телефонную будку. Набирает нужный номер.

– Я знала, что ты позвонишь, – отзывается Тамара.

– Откуда ты знала?

– Чувствовала.

– Ты вот что… Мне надо пропасть на какое-то время. Ты не жди. Уходи к Сикорскому. Какой смысл тебе сидеть без работы?

– Я не пойду к Сикорскому.

– Почему?

– Он блеет как козел.

– А я не козел?

– Ты – Моцарт.

– Спасибо, Тамара…

– За что? – не понимает Тамара.

– У меня низкая самооценка. Я себе цену знаю. А твое отношение держит меня на поверхности. Не дает опуститься.

– Люди с высокой самооценкой всегда довольны собой. Они останавливаются, как стоячая вода, и воняют. Возле них неприятно находиться. А люди с низкой самооценкой стремятся куда-то и журчат, как горные ручьи.

В будку постучали.

– Я больше не могу говорить, Тамара.

– Исчезай и воскресни. Я буду тебя ждать! – кричит Тамара.

Молодой парень стучит монетой в стекло громко и требовательно. Николай выходит.