А он-то почитал себя великим знатоком! Права была Анхела: он — такой же, как все, и видит лишь то, что хочет увидеть!

Ныне, глядя на страдающую женщину, запечатленную на холсте гением Бенавенте, он находил сотни и сотни отличий между нею и ее прекрасной дочерью… если, конечно, приглядеться внимательнее. Сейчас это казалось ему едва ли не святотатством. Он всегда считал Ренана Бенавенте вуайеристом от мира живописи, а теперь вот со стыдом осознал, что до сих пор вуайеризмом, по сути дела, занимался он, Клайв Риджмонт!

У него руки чесались развернуть треклятую картину к стене и навсегда о ней позабыть. Но…

Это — мать Анхелы, убито повторил про себя Клайв. Анхела любила ее всей душой. Это звучало в каждом ее слове! Развернуть картину к стене означало бы отвергнуть ту, что была дорога Анхеле так же, как ему — его собственная мать, Элис Риджмонт.

Хотя именно сейчас о матери он совершенно не желал вспоминать! Клайв с досадой скрипнул зубами.

Глядя на эту картину, Анхела вовсе не стеснялась собственной наготы! Просто… ей больно было смотреть на портрет той, кого она беззаветно любила и в итоге утратила!

И нагота тут ни при чем — ни ее собственная, ни Росауры. Очередной кусочек головоломки с легким щелчком встал на место. Ведь Анхела десять лет прожила с художником, специализировавшимся на обнаженной женской натуре! В этом жанре Ренану Бенавенте равных нет, он — талант, нет, больше того, он — гений! Так что может быть естественнее, если Анхела с детства научилась видеть и воспринимать красоту обнаженного тела, не испытывая при виде него ни смущения, ни стыда? Ведь и сам он, Клайв, смотрел на вещи точно так же… до некоторых пор!

Так когда же именно он превратился в викторианского ханжу? Это же искусство! Первоклассный шедевр! При ином раскладе он бы сейчас уже вел переговоры с художником о покупке нескольких новых картин! И не только имея в виду выгодное капиталовложение! Ему и в самом деле нравились полотна Бенавенте!

Но кто все же написал обнаженную Анхелу? — спросил себя Клайв, и сей же миг все его благие намерения рассыпались, как карточный домик. В глазах снова потемнело от гнева: теперь Клайв готов был примириться с тем, что Ренан Бенавенте писал Анхелу… Ренан, но не кто-то другой!

И как это негодяйке удалось так ловко его отвлечь, что он и не подумал задать ей самый главный, самый важный вопрос? А на заднем плане зловеще маячит Анхель Дорадо…

Зазвонил телефон, но Клайв и не подумал снять трубку. Какая разница, кто это? Мать? Надумала снова его отчитывать? Или кто-то из друзей? Или это Ренан проверяет, не задушил ли он часом Анхелу в припадке ревности?

Молодой человек не испытывал ни малейшего желания вступать в разговоры. Равно как и кого-то выслушивать. Ему необходима Анхела. И он с пристрастием ее допросит. Но… не прямо сейчас. Только не сегодня вечером. Пусть улягутся взаимные обиды, пусть утихнет бешеная ярость, застилающая ему глаза. Им обоим надо слегка успокоиться.

Анхела дрожала всем телом; от отчаянных усилий сдержать слезы у нее перехватывало дыхание. Сама не отдавая себе отчета в том, что делает, она подошла к кровати и потянула вниз «молнию» на платье, словно раздеться и лечь было самым естественным поступком на свете для той, что решила уйти из этого дома! Словно не она пряталась за запертой дверью, добровольно продлевая для себя пытку!

«Молния» застряла на середине. Анхела подергала замочек туда-сюда, затем, словно впервые, заметила переливающийся на груди бриллиант. «Молния» по-прежнему не поддавалась. Ну что ж, достойное завершение нынешнего вечера… Есть во всем этом некая высшая справедливость: платья ей не сбросить, от оков не избавиться! Трясущимися руками она расстегнула цепочку, сняла кулон — и отрешенно уставилась в пространство.

Неужто у Клайва и впрямь хватило бесстыдства предлагать ей руку и сердце с таким видом, будто он совершает невесть какой смертный грех?

— Ох! — По щеке прокатилась одинокая слезинка. «Я должна его ненавидеть. Я должна его ненавидеть за все то, что он мне наговорил», — твердила себе Анхела. Но душу ее переполняла не ненавить, а горькая обида. О, что за кошмарный выдался день! День безжалостных разоблачений и крушения всех иллюзий!

Начиная с того, как Ренан в прямом смысле слова «обрушил» на них эту картину — отличный «сюрприз», право слово! А потом — безупречно просчитанный, оскорбительный жест со стороны матери Клайва! При воспоминании о пережитом унижении сердце Анхелы до сих пор сжималась от стыда.

И, как будто этого всего недостаточно, судьба уготовила ей встречу с Анхелем Дорадо! Просто-таки лицом к лицу! Молодая женщина вздрогнула, на сей раз от холода: в лицо ей словно ударил ледяной ветер. Боль на мгновение отступила; в груди всколыхнулся гнев. Да как он смеет вообще произносить имя матери, после того, как причинил ей непоправимое зло!

И момент он выбрал удачно, ничего не скажешь! Угораздило же этого подонка произнести роковое имя в присутствии Клайва! Именно Анхель Дорадо и никто иной нанес ей, Анхеле, последний, самый сокрушительный удар! Именно из-за него она вынуждена уйти от Клайва, — чтобы оградить любимого от скандала, который неминуемо разразится.

Догадался ли Анхель Дорадо, в чем дело? Понял ли, что столкнулся лицом к лицу с собственной дочерью?

Впрочем, нет. Душа Анхелы возмущалась против подобного предположения. Никакая она ему не дочь! Сеньор Дорадо… всего лишь поспособствовал ее появлению на свет. Она в жизни с ним не встречалась — и подобных встреч отнюдь не искала. По чести говоря, она предпочла бы скандальную известность «Женщины в зеркале» подобному отцу — отцу, который бросил ее мать, узнав, что та забеременела.

Слова, что Анхель Дорадо, уходя, бросил ей в лицо, навсегда остались в памяти Росауры… и она передала их дочери. «Такие мужчины, как я, на любовницах не женятся. Вы не для того нужны».

Господи, как же Анхела его ненавидела!

А Клайв совсем недавно сказал ей примерно то же самое… значит, ей и Клайва полагается возненавидеть? Что бы сказала заносчивая миссис Риджмонт, знай она про сеньора Дорадо? «Яблочко от яблони…» О, как это справедливо! Та же внешность, те же картины, то же неодолимое влечение к красавцам-миллионерам!

В горле защипало от подступивших слез. Вспомнив о своем первоначальном намерении, Анхела повернулась к выходу: прочь отсюда, прочь! Взялась за дверную ручку… и вновь бессильно уронила руки. Ох, какое же она жалкое ничтожество, если даже не в силах заставить себя уйти… теперь, когда для нее ровным счетом ничего здесь не осталось! Ничегошеньки!

«Здесь остаюсь я», — сказал ей Клайв.

Скрестив руки на груди и точно прижимая к себе нечто бесконечно дорогое, Анхела снова и снова повторяла про себя эту небрежно брошенную фразу. А ноги тем временем уже несли ее в другой конец комнаты, к огромным, от пола до потолка, стеклянным дверям, выходящим на террасу.

Распахнув одну из створок, молодая женщина шагнула наружу, в смутной надежде, что на свежем воздухе в голове у нее прояснится. Однако снаружи оказалось на удивление жарко и душно — в сравнении с домом, где на полную мощность работал кондиционер. И все же возвращаться ей не хотелось. Анхела присела на один из шезлонгов, сбросила туфли, подобрала ноги, оперлась подбородком о колени.