— Кто такая мисс Энкинс?

— Гинеколог…

Отрываюсь от стойки, и быстро шагаю по коридорам, ища дверь с нужной табличкой. Наверно, мне следует остановиться, и хоть немного успокоиться, потому что сейчас я сам себе напоминаю не мужчину-защитника, который ринулся на спасение девушки, а ревнивого мужа, что ищет свою жену для хорошей такой встряски.

Но я не уверен, что Элли в порядке, и потому не могу замедлиться, чтобы перевести дух.

Несколько дверей спустя я резко торможу у нужной, и в этот же момент она потихоньку приоткрывается, и оттуда выходит Элли.

Бледная, какая-то вся поникшая и забитая, похожая на себя в день нашей первой встречи, а не такая, какой я отпускал ее днем. Меня коробит, и так хочется сжать ее тело у своего, что ладони сжимаются в кулаки.

А еще она низко наклонила голову вниз, и застегивает на ходу пуговицу на брюках, а потому не сразу замечает меня.

— Кристофер, — хрипит, когда поднимает свои огромные глаза-озера, и в них ни капли радости, а один ужас и испуг.

— Интересно, почему ты напугана при моем появлении больше, чем до него? — ядовито интересуюсь я, одним движением аккуратно отодвигая жену в сторону, и резко входя в кабинет, захлопывая за собой двери.

Мне хватает пары фраз и всего двух угроз, чтобы убедить врача поговорить со мной откровенно (не зря же я бывший следак!), и теперь она вываливает на меня информацию так, словно обязана это делать.

— Я не знаю имени мужчины, что сопровождал вашу жену, — без запинки говорит мисс Энкинс, печатая какую-то бумажку, — он позвонил накануне, перед закрытием центра, и за хорошие деньги попросил осмотр девушки вне рабочее время. Я согласилась, и провела осмотр вашей супруги.

Она смотрит на меня с каким-то странным выражением лица, и я не понимаю, что не так.

— Опишите внешность.

Она задумывается, а затем тихо произносит:

— У меня плохая память на лица, да и смотрела я больше на пациентку. У нас в центре установлены камеры, и, если вы действительно из полиции, запросите запись завтра у управляющей, вам ее предоставят.

Я киваю, так как не сомневаюсь, что смогу выбить из Майлгиса нужное разрешение. Да и увидеть этого типа своими глазами не помешает.

— Ладно. Последний вопрос. Что за обследование вы проводили моей жене?

Это интересует больше всего остального, но я снова ловлю странный взгляд, и почему-то бешусь от него.

— Я не имею права…

— Я тоже не имею права оставлять без внимания ваше нарушение инструкций и прием пациентов в нерабочие часы, минуя кассу. Но сделаю это, если вы сделаете то же для меня.

Энкинс чуть бледнеет, но не отпускает взгляда, и вместо ответа протягивает мне распечатанную бумажку.

Я пытаюсь вчитаться, но ни хрена не понимаю, и раздраженно сморю на врача.

— Ваша жена — девственница, мистер Эрон, — железным тоном сообщает Энкинс, выпрямляя спину, — собственно, именно это я и должна была установить по просьбе ее спутника.

Меня шатает, когда я с громким хлопком выхожу из кабинета, и смотрю на сжавшуюся на скамейке перепуганную Элли.

Что за нахрен творится у меня под носом?!.

Элли

Когда Кристофер заходит в кабинет, и за ним захлопывается дверь, я медленно сползаю по обратной ее стороне.

Так мерзко я себя не чувствовала еще никогда.

Даже когда подписывала договор на продажу своей невинности, что должна состояться спустя год обучения.

Тогда я уже ощущала, как предаю себя и свое тело, но не видела другого выхода. Отец проиграл какому-то очень мафиозному типу в карты, и предложил подстелить меня в качестве «выигрыша».

Я помню, как меня за локти выволокли из-за шкафа — и бросили прямо к ногам мерзавца.

Хотя сейчас я плохо понимаю, кто из них был большим мерзавцем — этот тип с толстыми вялыми пальцами, или собственный отец.

Наверно, то, что произошло дальше, можно назвать везением. Когда я, заикаясь, просила меня не трогать, тот лишь усмехнулся, и спросил о моей невинности.

Я молчала. Кред, как называл того типа отец, повторил вопрос, и влепил пару пощечин, «для сговорчивости».

Дрожа от страха и боли, я лишь кивнула, и Кред довольно закивал в ответ. А затем сказал, что он всегда хотел попробовать, какого это, в первый раз с девушкой. Возбуждает его такое. Но только на добровольной основе.

Именно тогда, как в тумане, на столе появился договор. Отец уже захрапел на диване, когда Кред начал спокойно убеждать меня, что другого выбора нет. Или я делаю все добровольно, и получаю билет в новую жизнь — или он все равно берет то, что ему «причитается» силой, а я остаюсь тут до конца своих дней.

Он даже любезно подсказал мне про школу, после которой меня возьмут на любую хорошую работу после того, как все будет кончено.

Я не помню, сколько раз я отказалась и просила меня отпустить. Я не помню, как именно он запугивал и уговаривал меня согласиться.

Но я хорошо запомнила момент, как поставила подпись на двух бумажках, одна из которых осталась со мной.

Будто душу дьяволу продала. Хотя, в каком-то смысле, так оно и было. Я не сильная волевая девушка, что умеет за себя постоять. Я не боец, хоть и сражалась годами с приставаниями, пьянством отца, побоями и вечным голодом. Я всего лишь маленькая недолюбленная девочка, что хотела жить как обычный человек, не богато и роскошно, не за чужой счет, не торгуя телом! Просто работая и не боясь переступить порог собственного дома в ожидании очередной оплеухи…

Но даже тогда, когда Кред ушел, оставив меня с подписанным договором и обещанием самому все устроить, я не ощущала себя так мерзопакостно, как сейчас.

Возможно, потому что тогда я была одна со всем этим дерьмом, куда сама себя макнула, поставив закорючку на бумажках.

Теперь же свидетелем этого становится Кристофер, и это последнее, чего бы я хотела в своей жизни.

Мне настолько плохо, что я не сразу замечаю черные ботинки, что возникают перед моей опущенной головой, а затем кто-то рывком поднимает меня на ноги, и бросает на скамью.

— Ну-ка, Рыжуля, что за незапланированные гости? — рычит Кред мне в лицо, и я ощущаю противный запах чеснока, — за твоего муженька я не доплачивал. Откуда он тут взялся?!

— Я не знаю… Я ему не говорила, клянусь.

Это правда, и я в шоке, откуда он мог узнать… Он что, следил за мной?

Кред грубо ругается, смотрит на кабинет, а следом — на меня. Снова выругивается, и присаживается около меня на корточки.

— Ладно, Рыжуля, потом узнаю результат. Обо мне своему ревнивцу ни слова — мне не нужны неприятности. Усекла?!