Первый матч, может, и прошел благополучно, но у меня были проблемы. Уходя с поля, я чувствовал невероятную усталость, у меня ныли кости, и я знал, что мне нужно сходить к доктору Гослингу. Тот заставил меня пообещать, что я буду держать его в курсе своего самочувствия, что я и делал. Но, по правде говоря, я так боялся, что он посадит меня на скамейку запасных, что не говорил ему, насколько все было серьезно.

Несколько дней спустя, 5 июня, мы играли против Чехословакии. Я отчаянно хотел справиться с этими девяноста минутами и хорошо сыграть – нам нужна была либо победа, либо ничья, для того чтобы получить шанс на выход в четвертьфинал. Мы знали, что наш противник был хорош в опеке, так что мы старались бить со средней дистанции. В самом начале матча я играл достаточно хорошо, не обращая внимания на боль в паху, но катастрофа случилась через каких-то двадцать пять минут. Я принял пас от Гарринчи и бежал по полю, обходя защитников. Затем сильным ударом я отправил мяч в ворота, он попал в перекладину и быстро отскочил. Я был готов к этому и снова попытался ударить. Но на этот раз я почувствовал какое-то смещение – словно внутри меня что-то сдвинулось, то, что двигаться не должно. Я рухнул на землю, прижимая ногу к груди, чтобы облегчить боль.

Марио Америко рванул на поле, он явно был обеспокоен происходящим. Счет был 0:0, прошла всего четверть матча, и если бы мне пришлось уйти с поля, то это обернулось бы катастрофой для всей команды – замены тогда не допускались. Я стиснул зубы и сказал, что могу продолжать. Хотя на самом деле чувствовал я прямо противоположное. Я знал, что надо мной нависла угроза пропуска остальных матчей Чемпионата мира, и все же я должен был доиграть до конца – сталкиваясь на каждом повороте с очень суровыми и сильными чехами.

Но затем произошло нечто поразительное – не чудесное исцеление, ничего такого, но я почувствовал, что у меня открылось второе дыхание, во многом благодаря благородству и духу соперников, особенно троих из них. Чехи видели, что я страдал, но вместо того чтобы воспользоваться моей слабостью и размазать меня – сделав так, чтобы мне пришлось уйти с поля на весь остаток матча, а может, и насовсем, – они предпочли просто аккуратно меня обезвредить. Когда Масопуст и Поплугар видели меня с мячом, они не препятствовали моим маневрам, если не видели в моих действиях угрозы; они не давили на меня, не пытались отобрать мяч. Правый защитник, Лала, поступал так же – когда я пытался сделать что-то на левой стороне поля, он делал все для того, чтобы мне было проще двигаться. Вот что значит честная игра: в конце концов, чехи тоже боролись за титул, им нужна была победа – но они в первую очередь заботились о долгосрочных перспективах травмированного соперника. Это был очень трогательный опыт и один из самых важных уроков чемпионата 1962 года, за которой я очень благодарен.

Никто так и не забил ни одного гола. К тому моменту, как мы добрались до тренировочного лагеря, находившегося неподалеку от центра Виньи-дель-Мар, я уже почти не мог ходить. Я все еще надеялся на то, что за неделю мне станет лучше, и я смогу вернуться в команду. Впервые за свою карьеру я получил серьезное растяжение, и это – вместе тем, что я был очень молод – облегчило работу доктору Гослингу. После осмотра он мрачно заметил: «Не думаю, что есть хоть какой-то шанс на то, что ты еще примешь участие в Чемпионате мира». Но я был уверен, что смогу опровергнуть диагноз доктора, так же как и в 1958-м.

Все время, что мне было больно, Гарринча находился рядом со мной и без конца повторял: «Ты же меня не покинешь, правда? Ты справишься и скоро будешь снова играть…» Мой добрый друг и товарищ, Гарринча очень расстроился из-за моей травмы и пытался повлиять на мое лечение. Он рассказывал, что собирался посоветовать врачам отослать меня в Пау-Гранде – его родной город – и показать знахарке, женщине, которой он очень доверял и которая – как он заявлял – творила настоящие «чудеса». О нас с Гарринчей еще ходили слухи, связанные с Элзой Суарес, знаменитой и очень красивой бразильской певицей в стиле самба. Меня познакомил с ней в Чили один из директоров делегации; в то время она как раз приехала туда выступать. После этого она начала встречаться с Гарринчей. Шутили, что он увел Элзу у меня – но это всего лишь пустые сплетни.

В следующем матче, последнем на групповом этапе, мы должны были выступить против Франции. Игра проходила всего через четыре дня после матча с чехами. Накануне я отыскал доктора Гослинга и умолял его: «Доктор, дайте мне обезболивающее – я очень хочу выйти на поле!» Он тут же, не колеблясь ни мгновения, ответил: «Нет, я никогда этого не сделаю». Я продолжал настаивать, а он всегда давал мне один и тот же ответ.

«Тебе нужно лечение – им и нужно заниматься. Я не дам тебе обезболивающее – это может сломать тебе всю жизнь! Я знаю, что это Чемпионат мира, я знаю, что ты – великолепный игрок, но я не собираюсь этого делать».

В тренировочном лагере товарищи по команде пытались меня подбодрить. «Ерунда, пройдет, не переживай…» Но доктор смотрел на ситуацию отнюдь не столь оптимистично, а уж ему-то было лучше знать. Лечение было очень простым. Пять дней подряд я лежал, а Марио Америко прикладывал к моим мышцам горячие полотенца. За нашей победой над Испанией со счетом 2:1 я наблюдал по телевизору. Меня заменил Амарилдо, который очень хорошо выступил – казалось, он совсем не нервничал. Когда я решил, что мне стало лучше, я попытался встать и обнаружил, что даже не могу пошевелить ногами. Я подумал, что мое состояние ухудшилось из-за того, что я так долго лежал. Но через три дня я смог встать, нога уже не так сильно болела, и ко мне снова вернулась надежда на участие в матчах Чемпионата мира. В тренировочном лагере я начал заниматься с мячом. Я не торопился, и постепенно мой оптимизм возрастал… Дни шли за днями, а вместе с ними проходил чемпионат.

10 июня мы играли против Англии в четвертьфинале и победили со счетом 3:1. Гарринча потрясающе выступил, он буквально порвал соперников, хотя англичане уже тогда демонстрировали зачатки мощной команды, благодаря которой они забрали приз четыре года спустя, в лице Мура, Гривза и Чарльтона. А потом, три дня спустя, состоялся полуфинал против хозяев, команды Чили. Я наблюдал за матчем с трибун, будучи уверенным в том, что иду на поправку, и если бы мы одержали победу, то я смог бы играть в финале.

И снова Гарринча превосходно себя показал. Он был на голову выше остальных, он продемонстрировал свой невероятный талант, выложился на полную ради команды, он был лидером, он забивал голы, его дриблинг был великолепен. Гарринча превзошел всех на Чемпионате мира 1962 года. К сожалению, после такой отличной игры и двух потрясающих голов чилийцы достали Гарринчу постоянными пинками, и в один прекрасный момент он просто дал сдачи, за что его удалили с поля. А когда он шел вдоль боковой линии, кто-то кинул в него бутылку, попав в голову, да так, что Гарринче пришлось накладывать несколько швов. Но мы все равно победили. Вава добавил еще два гола, и мы прошли в наш второй подряд финал Чемпионата мира.

Нашим соперником была команда Чехословакии, та самая, с которой мы играли, когда я получил травму. Вопреки всем ожиданиям они победили Югославию со счетом 3:1. Я в последний раз проверил свое состояние. С мячом, в бутсах, с товарищами. И так как я почти не почувствовал боли, то сообщил о своем отличном самочувствии и сказал, что могу играть. Я очень хотел участвовать в финале.