– Садись, Дмитрий, я пришла сюда вовсе не за тем, о чем ты, кажется, сейчас подумал. Есть серьезный разговор…

Я, Ингольф, сын ярла Сигурда, прозванный Вороном, чья дружина не знала поражений почти десять лет, берсерк, чье имя наводило ужас на франков, данов, итальянцев и сарацинов, служивший в охране великого императора ромеев в Константинополе, которого норвежский конунг объявил вне закона и который теперь просто кормчий на торговом корабле.

Я не сожалею – глупо сетовать на волю норн, повелевающих судьбой.

Только в норны я сохранил веру, да еще в великий Игдрасиль – Древо Миров, на котором, как теперь оказалось, каждый лист – это свой особый мир.

Только Древо Миров и Судьба, управляющая их жизнью, – и больше нет ничего. Боги – выдумка глупых людей, которые не в силах понять, что с ними происходит. Нет ни Валгаллы, ни Нифльгейма, ни рая и ада крестолюбцев, а куда деваются после смерти людские души – неведомо. Впрочем, в свой срок мы это узнаем.

Сознание того, что небо – всего только бескрайняя пустыня, далось мне нелегко.

Когда я, изрубленный датскими мечами, коченеющий в холодной воде, из последних сил держался на обломке своего «морского коня», то был готов умереть, ибо знал, что попаду прямиком в чертоги Одина.

Когда даны выволокли меня на палубу, хохоча и издеваясь надо мною, а мой давний враг Фьярни Беззубый (беззубым когда-то сделал его я) плевал мне в лицо и грозил, что по возвращении домой взрежет мне ребра, а перед этим оскопит, чтобы закрыть мне дорогу в Валгаллу, я тоже не боялся, ибо знал, что Отец Дружин не оставит своего верного слугу.

Даже когда, по воле все того же Торстейна, я был выставлен на невольничий рынок как скот, – и тогда, несмотря на все унижение, жившая во мне вера, что впереди у меня славное бессмертие, поддерживала меня.

А ныне (об этом наверняка никто не подозревает), когда мне случается задуматься о смерти, я начинаю чувствовать страх. Страх не ухода из этого мира и даже не вечных мучений. Страх того, что я исчезну, перестану существовать, обращусь в ничто.

Впрочем, мысли эти посещают меня редко.

Гораздо неприятнее в моем нынешнем положении то, что я должен служить колдунам, воображающим, что они подобны несуществующим богам, и торговцам, у которых даже нет мужества самим отправиться в путешествие за богатством. Именно это тяготит меня больше всего.

Но, возможно, скоро перестанет.

Мы втроем сидели в кунге грузовика и молча пили чай.

Весь вчерашний и позавчерашний день мы, вместе с двумя десятками подчиненных, потратили на заготовку мяса.

На старом «мицубиси», выпуска 2002 года, Дмитрий, Ингольф, Хитти и я гонялись за бизонами, потом с помощью грузовой стрелы затаскивали туши в кузов и отвозили в лагерь, где остальные под началом Мидары свежевали их, укладывая мясо в два огромных рефрижератора.

Охота была удачной – около полусотни разделанных бизоньих туш лежало сейчас в холодильниках. Этого должно было хватить на пару месяцев как минимум.

Завтра утром мы возвращались на базу.

Несмотря на заметную усталость, спать почти не хотелось.

Мы заканчивали ужин, состоявший из сельдей в винном соусе, тушеных грибов и фазаньего филе в маринаде. На десерт были персики в сиропе. Не то чтобы мы так уж любили консервы, но от бизоньего жаркого нас уже мутило.

На импровизированном столике стояли две непочатых бутыли вина, но никто пока не выражал желания взяться за них.

Было слышно, как за стенкой трейлера негромко тянула свою бесконечную заунывную песню без слов Хитти, а Ингольф пытался ей подпевать.

«Оттащить, что ли, вино Ингольфу?» – лениво мелькнуло в голове.

Взяв одну бутылку, я вышел из трейлера, направившись к костру.

Оба певца сидели обнявшись, причем голова охотницы, не отличавшейся низким ростом, только немного возвышалась над плечом скандинава.

Их было только двое – вся остальная экспедиция уже благополучно спала.

Хитти выглядела довольно странно даже по меркам базы. Высокие мужские сапоги красного сафьяна на высоких, красных же каблуках – по моде восемнадцатого века. Синие джинсы, усаженные начищенными медными заклепками. И безрукавка из рысьей шкуры на голое тело. Короткую для ее метра восьмидесяти, крепкую накачанную шею обвивало ожерелье из искусственных гранатов и аметистов, а из-за голенища сапога торчала рукоять тесака.

Мышцы под загорелой кожей рук не так уж сильно уступали моим, но все равно рядом с Ингольфом она смотрелась тоненькой девочкой. Выглядела она лет на двадцать пять, если не на тридцать, хотя было ей двадцать с небольшим – тяжелое детство и трудная молодость успели наложить свой отпечаток.

Поблагодарив меня за выпивку, Ингольф вновь принялся подпевать замолкшей было Хитти, и я быстро ушел, подумав, что мое присутствие им мешает.

История появления Хитти на базе была весьма своеобразной и в какой-то мере поучительной.

Одна из наших флотилий сделала промежуточную остановку в мире, обозначенном на картах как безлюдный.

В действительности это оказалось не так – какие-то дикари там обитали.

И вот один из матросов – бывший сержант Иностранного легиона, – отправившись на прогулку, совсем недалеко от стоянки случайно наткнулся на купающуюся в ручье юную дикарку. Тупоумный легионер не удивился, обнаружив человеческое существо в якобы безлюдном мире, да и вообще, наверное, не стал терзать себя мыслями, откуда она тут. (А заодно – что рядом могут быть ее куда менее симпатичные соплеменники с каменными топорами.)

Он просто вознамерился сделать то, что привык делать с женщинами на тех войнах, в которых участвовал.

Он не учел того, что перед ним – первобытная девушка верхнего палеолита, способная пройти с тяжелым грузом десятки километров и голыми руками справиться с волком.

Прибежавшие на истошные крики бедолаги обнаружили его бессильно распростертым на песке без сознания, в то время как Хитти уже направлялась к нему со свежевыломанной суковатой дубиной, явно собираясь раскроить череп поверженной жертве.

Увидев новых врагов, она поступила весьма разумно, а именно – не пытаясь принимать неравный бой, кинулась бежать со скоростью, способной привести в восторг любого тренера по легкой атлетике. Никогда бы ей не попасть в плен, если бы случайно не подвернулась нога, запнувшаяся о корень. Воспользовавшись моментом, ее запутали в весьма кстати находившуюся неподалеку рыболовную сеть и в таком виде оттащили на корабль.

Насильник-неудачник, кроме сотрясения мозга, отделался тремя сломанными ребрами и открытым переломом запястья на левой руке. А также повреждением, называвшимся на языке медицины «гематома тестикул». Кроме того, он получил взыскание за самовольство и был понижен в должности за действия, которые могли навлечь на экспедицию нападение местных жителей.