Он знал, как меня зовут!

Разговор продолжался.

— Не знаю. Может быть, дня два. Я хочу повидаться в Новом Орлеане с бабулей. Потом в Нью-Йорк, а оттуда во Францию. Тур занимает восемь недель, но я хочу записать треки для двух синглов. Да, в пути. Мне наплевать. Скажи ему, что это не все, есть еще. Альбом пока в работе.

Вспомнив о стряпне, он повернулся и попробовал свое варево. Он был здесь как рыба в воде, точно зная, в каком ящике что лежит. Его мышцы и фал и при каждом помешивании и каждой пробе. Музыкальный ритм завораживал, и он то и дело ему поддавался, как будто тот шел изнутри. Продолжая баюкать телефон между плечом и ухом, он шагнул ко мне с полной ложкой супа.

— Да вот, пробую бабулин рецепт. Ага. Я тебя угощу. Сейчас буду занят около часа.

Подув на ложку, он поднес ее к моему рту.

Я осторожно пригубила. Гамбо[2]. Господи, лучше, чем у Делл. Да что там — лучше любого, какой я пробовала.

— Накинь еще час. Я тебе звякну, когда вернусь в отель. Ну, лады. Пока.

Он бросил ложку, выключил телефон, повернулся ко мне и простоял молча добрых десять секунд. Он был абсолютно уверен в себе — ни слова не говоря, изучал меня с головы до ног. Музыка продолжала пульсировать. Серьезный тип. Сомневаться не приходилось. Я решила сломать барьер:

— Надеюсь, я не помешала ничему важному.

Мои слова возвысились над музыкой. Он взял пульт, направил куда-то поверх меня, убавил звук, но ничего не ответил.

— Кто вы? — спросила я.

Он хотел что-то сказать, но вместо этого рассмеялся и покачал головой:

— Кем скажете, лапушка, тем и буду.

— Но... эти телохранители снаружи. Они ведь ваши?

Вот оно: то же движение головой, снова улыбка — застенчивая, мальчишеская.

— Без комментариев, — ответил он. — Мы здесь не меня обсуждаем. Мы собираемся поговорить... о вашем наряде. Расскажите, что вы носите. — Он скрестил руки на груди и прижал большой палец к губам.

Выйдя из-за кухонного острова, он стоял теперь футах в десяти от меня и оценивал, как будто я прибыла на пробу или что-то в этом роде. У меня ослабели колени при виде низко свисавшей пряжки его ремня. Я старалась не таращиться, но он выглядел чертовски соблазнительно. Мне было неловко в дурацких шортах для йоги.

— Мне велели это надеть, — пробормотала я, разглядывая свои идиотские кроссовки.

— Вот молодцы. Я говорил про «мамашу-наседку», а они поняли буквально. Но в принципе, да — примерно это я и имел в виду. Одежда, а под ней — кое-что куда сексуальнее, чем я воображал.

— Можно? — Я указала на кухонный стул.

Меня так трясло, что было ясно: если не сяду —

свалюсь.

— Конечно. Любите гамбо?

Он подхватил ложку и отвернулся к плите, чтобы снова помешать в кастрюле.

— Люблю... Он обалденно вкусный. Вы что, собрались для меня готовить? Не помню, чтобы в моих фантазиях звучала кулинария.

— Так это моязатея, вас угостить. А вы сделаете кое-что для меня, — отозвался он, указывая на меня ложкой.

— Я?

— Вы.

— А разве это не мояфантазия?

— У нас проблема? — осведомился он с такой самонадеянностью, что я ощутила очередной прилив слабости.

Этот мужчина не привык, чтобы ему возражали.

— Вы так и не скажете, как вас зовут? — спросила я, набравшись смелости.

— Рабочее имя у меня другое, а настоящее — Шон.

Он выключил горелку, отошел от плиты и встал рядом, возвышаясь над моим красным стулом. Его волосы были коротко подстрижены. На правом запястье красовался целый набор кожаных браслетов и резиновых напульсников, а также была золотая цепочка, толще и ярче моей. Правда, без подвесок. Я уловила исходивший от него легкий мускусный аромат какой-то дорогой парфюмерии.

Я стиснула зубы. Похоже, его самоуверенность пробудила во мне нечто новое, яростное.

— И все-таки — кто вы такой?

— Это вам пища для размышлений. На потом. Сейчас я буду для вас фантазией на тему секса со знаменитостью. Но это С.Е.К.Р.Е.Т., помните? Имеет силу для обоих — уверен, что вы уже понимаете. Итак, вы принимаете Шаг?

— Вы хотите сказать, что моя фантазия в каком-то смысле и ваша?

— Точно.

— И я должна поверить на слово, что вы знаменитость?

— Правильно.

Его крепкая рука легла на стул меж моих ног, обтянутых шортами для йоги.

— Ладно. Это я понимаю. Но как, черт побери, я могу быть вашейфантазией?

— Кэсси, — ответил он и провел крепким пальцем вверх и вниз по моему бедру. Меня пронзило током, а он смотрел мне в глаза. — Когда человек знаменит, всем хочется оторвать от него кусочек лишь потому, что он знаменит. Вы хотели знаменитость, но не сказали, что эта персона должна быть известна вам.А я согласился при условии, что меня ни хрена не узнают, — присылайте, сказал им, какую-нибудь мамашу-наседку. Слишком занятую детьми, чтобы носить что-то получше футболок и шортов для йоги. Потому что меня тошнит от фанаток. Я понятно выражаюсь?

— Мамаша-наседка. Вот, значит, кто я такая? — Меня разобрал смех, его тоже. — А раньше вы это делали? Я имею в виду С.Е.К.Р.Е.Т.

Он ничего не ответил, подошел к духовке позади меня и что-то проверил:

— Выглядит классно. Кукурузный хлеб.

Он закрыл дверцу и мигом позже оказался у меня за спиной, в нескольких дюймах. Его ладони легли мне на плечи и медленно провели по рукам. Мой пульс участился, когда он мягко завел мои руки за спину и свел их вместе, зажав запястья в кольцо своих пальцев. Я чувствовала, как он дышит мне в ухо.

— Так вы принимаете Шаг, моя маленькая наседка? — спросил он, взявшись другой рукой за резинку и распустив мой конский хвост, так что волосы рассыпались по плечам.

— Да, — выдавила я, прыснув. — Наседка — это фантазия? Кто бы мог подумать.

— Хорошо.

Его губы приблизились к моему уху.

— Хотите узнать, кто я такой?

Я кивнула. Он прошептал свое имя. Рабочее имя, под которым выходил на сцену. Хорошо, что он не видел моего лица, потому что я выкатила глаза. Я не любила хип-хоп, но даже я его знала. Тем временем Шон запустил руки мне под футболку, задрал и снял ее, как паутинку, подался вперед и сквозь обтягивающую майку коснулся ладонями моих грудей.

— Это мы тоже уберем. Руки вверх!