Вопрос был поставлен так прямо и без обиняков, что Триш приготовилась простить доктору его привычку разглагольствовать.

— Доказать, что Дебора не убивала отца, — ответила она и слегка нахмурилась, как будто озадаченная тем, что ее не поняли, — и что все свидетельские показания и факты, приведенные в суде, могли быть истолкованы по меньшей мере двумя различными способами.

Доктор Фоскатт поднял глаза к потолку и вздохнул с такой силой, с какой воздух вырывается из пневматического тормоза на автофургоне. Триш надеялась, что доктор не откажется повторить такой же вздох и перед телекамерой.

— Поэтому я сюда и приехала, — продолжала Триш, надеясь, что Фоскатт не усмотрит в ее словах никакой угрозы. — Я хочу знать, чем именно болел отец Деборы и какое вы назначили ему лечение. Ну, и его супруге тоже.

— Господи, помилуй! Вы же не думаете в самом-то деле, что я покажу вам, абсолютно незнакомому человеку, карту пациента!

— Суду вы их показывали.

— Это совершенно другое дело.

— Понимаю… А почему вы решили, что я хочу поговорить об эвтаназии?

Задавая вопрос. Триш наблюдала, как очки в руках доктора снова запрыгали по регистрационному журналу, точно миниатюрные ходули на пружинах.

— Так сказала медсестра, которая отвечала на ваш звонок.

— Но я не…

— Кроме того, это был единственный довод, который миссис Гибберт могла привести в свою защиту, хотя он и не оправдывает ее поступок ни с юридической, ни с моральной точки зрения. Я хочу, чтобы вы четко уяснили мою позицию по данному вопросу, мисс Магуайр. Я понятно выражаюсь?

— Выражаетесь вы понятно, но дело вовсе не в эвтаназии. — Триш давно привыкла по нескольку раз объяснять одно и то же не искушенным в юриспруденции клиентам, поэтому ее голос не звучал раздраженно или чересчур терпеливо. — Защита Деборы основывалась на том факте, что она вообще не душила своего отца и не давала ему избыточной дозы лекарств.

— Сейчас подобное заявление звучит так же нелепо, как и тогда, — сказал Фоскатт быстро и зло. — Вскрытие показало, что несчастного старика усыпили, а потом задушили. Кроме миссис Гибберт, в доме не было никого, кто физически и тем более эмоционально оказался бы способен на убийство.

— Не считая ее матери.

Доктор Фоскатт покраснел. Узкая верхняя губа слегка задрожала, а пальцы напряглись, и Триш показалось, что очки у него в руках вот-вот сломаются.

— Элен Уотлам не могла ни ходить, ни стоять без тросточки. Подумайте об этом, мисс Магуайр, если вы вообще способны думать о чем-то, кроме вашей невероятной симпатии к столь бессердечному убийце, как миссис Дебора Гибберт.

Триш представила, что лицо у нее превратилось в гипсовую маску, а чувства, словно маленькие злобные мыши, стараются прогрызть в нем дырки и показать Фоскатту, как он на самом деле отвратителен.

— Не думаю, что вы когда-нибудь пытались надеть на голову спящему человеку полиэтиленовый пакет, не так ли, мисс Магуайр?

В словах доктора звучала насмешка, а значит, маска Триш оказалась достаточно толстой, чтобы скрыть ее чувства.

— Нет, не пыталась.

— Честно говоря, я тоже, но могу вас уверить, что нам с вами понадобились бы обе руки.

— Она могла опереться на стену, чтобы удержать равновесие.

— А еще ей могли помочь сказочные феи.

Триш удивилась. Доктор Фоскатт совсем не походил на человека с чувством юмора.

— Мисс Магуайр, вы попусту тратите не только мое, но и свое собственное время. Вы ведь прекрасно знаете, что если бы преступление совершила Элен Уотлам, на полиэтиленовом пакете остались бы ее отпечатки пальцев.

— Да, но Дебора сказала, что пользовалась им…

— Пожалуйста, не тратьте мое время на подобную чепуху.

Доктор уперся обеими руками о край стола, будто собираясь подняться со стула.

— Доктор Фоскатт, вам никогда не хотелось помочь тяжелобольному человеку избавиться от страданий? — скороговоркой спросила Триш.

Что-то беспокоило ее в этом человеке, и, судя по языку его тела, он сам беспокоился ничуть не меньше. Фоскатт выглядел таким напряженным, что казалось, дерни его Триш за руку, он зазвенит, как туго натянутая струна.

Она наблюдала, как доктор откашлялся и снова надел очки. Затем положил ладони на чистый регистрационный журнал посреди стола. Его руки больше не дрожали, но суставы пальцев побелели. Триш поняла, что Фоскатт делает все возможное, чтобы успокоиться. Вытянул пальцы. Несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Пожевал губами. И наконец почувствовал, что готов ответить.

— Не знаю, мисс Магуайр, каких вы успели насобирать сплетен…

«Ага!» — подумала Триш, однако промолчала.

— …но я категорически заявляю, что не принимал — и никогда не стал бы принимать — никакого участия в любого рода эвтаназии. Вы наверняка знаете соответствующий закон не хуже меня. Врач не имеет права содействовать смерти пациента. Единственное, что может сделать любой доктор, это прописать больному анальгетик, который облегчает страдания, но заведомо сокращает срок жизни.

— Да, — сказала Триш, заинтригованная еще больше, и подумала: «Значит, сплетни. Интересно, что за сплетни?» — Разумеется, мне известно, что говорит по этому поводу закон. Итак, вы прописывали мистеру Уотламу обезболивающее?

— Господи ты Боже мой!

Губы доктора Фоскатта растянулись, не показывая зубов, как будто он отчаянно пытался улыбнуться, но не знал, как это делается.

— Сколько можно повторять, что я не намерен рассказывать первому встречному о том, какое лечение назначаю своим пациентам.

— Понятно. В таком случае расскажите мне хотя бы о последнем визите миссис Гибберт в вашу клинику.

— Она непростая женщина, — ответил доктор и откинулся на спинку кресла.

Сняв очки, сложил их и принялся постукивать дужками по журналу. На сей раз постукивание было относительно медленным — не чаще чем один несильный удар за пять секунд.

Триш показалось странным, что доктор вдруг расслабился. Почему разговор об эвтаназии беспокоил его гораздо сильнее, чем упоминание о последнем визите Деборы Гибберт? Судя по рассказам самой Деб, между ней и доктором разыгрался жуткий скандал.

Триш мягко улыбнулась и стала терпеливо ждать, когда Фоскатт продолжит.

— В отличие от матери — абсолютно очаровательной женщины, которая всегда относилась к своему мужу очень терпеливо, — миссис Гибберт упорно не хотела понимать, что доктора и медсестры далеко не всемогущи.

«Так вот почему вы, доктор Фоскатт, предпочитаете, чтобы убийцей была Дебора, а не ее мать», — подумала Триш, а вслух сказала:

— Ну так что же она сделала, когда приходила к вам в клинику в последний раз? Я имею в виду Деб.