Я задал несколько дополнительных вопросов, но ответов практически не запомнил. Все мои мысли занимало известие о скором отъезде Влада, Жужанны (и, возможно, Элизабет) в Англию.

Поздним вечером я совершил особый ритуал, попросив о водительстве и помощи. Впервые я попытался дозваться Арминия посредством волшбы, которую применяют, когда вызывают божество или демона. Увы, он так и не появился. Тогда, очертив Круг, я стал гадать.

Я понимал, что мне тоже придется отправиться в Лондон, но не прямо сейчас. Я должен терпеливо ждать сигнала, будучи готовым выехать в любую минуту.

Две карты моего расклада до сих пор не дают мне покоя: Дьявол и Папесса[10]. Чувствую, что они имеют какое-то отношение к этой таинственной Элизабет.

Сидя у изголовья маминой постели и размышляя о смысле этих символов Таро, я задремал. Как и в прошлый раз, мне приснился кошмарный сон о Порождении Мрака, стремящемся меня поглотить. И вновь я увидел своего наставника Арминия, от которого исходило лучезарное сияние. Возле его ног, как и в тот раз, стоял белый волк Архангел. Я громко кричал, взывая к моему наставнику и моля его о помощи. И опять не было никакого ответа, ни даже ободряющего жеста. Почему же в прошлом он охотно помогал мне, а теперь отказывается даже замечать?

Порождение Мрака приблизилось и начало менять облик... На этот раз из волка оно превратилось не в ребенка и не в мужчину, а приняло очертания женщины. Тьма медленно рассеивалась, и черный силуэт наполнялся цветом.

Онемев, я взирал на женщину, красота которой потрясла меня до глубины души. В ее волосах словно бы струился солнечный свет, глаза вобрали в себя глубину и синеву моря. Алебастрово-белая кожа женщины имела нежный розоватый оттенок вечной молодости. Такое сияние я часто видел на лицах вампиров, подстерегающих жертву. Да, неземная красота незнакомки могла заставить любого плакать от восхищения, однако вместо радости я испытывал откровенный ужас.

Женщина запрокинула голову и засмеялась. В воздух взметнулись золотистые локоны, они сверкали, а вместе с ними сверкали и ее ослепительно белые зубы. Вопреки ожиданиям, клыки женщины не были ни острыми, ни удлиненными. Обычные человеческие зубы. Но это открытие испугало меня еще сильнее. Не выдержав, я закричал.

Проснувшись в поту, я увидел, что мама наблюдает за мной и слабой рукой комкает одеяло, безуспешно пытаясь дотянуться до моего плеча.

– Брам...

Болезнь изменила мамин голос почти до неузнаваемости – тихий, слабый, он походил на шелест осенних листьев. Но меня растрогал не он, а ее измученные глаза, полные понимания и печали. Они светились любовью и нежностью. Даже их васильковая синева была другой. Я вспомнил глаза женщины из сна и содрогнулся. В последнее время я, лишь собрав все свое мужество, мог выдержать мамин взгляд, ибо она глядела на меня, но видела бесконечность.

– Мальчик мой, ты кричал во сне.

За последние месяцы мама забыла голландский язык и разговаривала на своем родном английском. Я взял ее тоненькую, холодную руку и сжал в своих теплых ладонях.

– Все в порядке, мама, – по-английски ответил я. – Просто дурной сон приснился.

Мамино лицо вдруг свело судорогой боли. Она корчилась, кусала губы, чтобы не закричать, но стон все же вырвался наружу. Я вдруг сообразил, что меня разбудил не мой, а ее крик. Чувствовалось, мое душевное состояние волнует ее сильнее, нежели собственные телесные недуги.

Я всего час назад вводил маме морфий, и еще один укол за столь короткий срок был бы опасен. В таких случаях я полагался на древнюю медицинскую заповедь относительно престарелых и умирающих: если сомневаешься в причинах боли, проверь состояние кишечника и мочевого пузыря. Этим я и занялся, благодарный тому, что болезнь и снотворное оттеснили чувство стыдливости, по крайней мере у меня (маме было уже не до того). Одно дело, когда осматриваешь какую-нибудь занедужившую старуху, и совсем другое, когда пациенткой оказывается собственная мать.

Результаты осмотра оказались именно такими, каких я и ожидал, но теперь, чтобы помочь маме, вначале я должен был причинить ей дополнительные страдания.

– Мама, – осторожно начал я, – мне придется снова тебя потревожить. Скопившиеся под тобой испражнения разъедают кожу в местах пролежней, от этого и боль. Сейчас я их уберу, и тебе будет легче.

Мама вздохнула и сделала отчаянную попытку повернуться на бок.

– Делай, что нужно.

Я достал подкладное судно, мазь и помог маме перевернуться, сознавая, ценой каких мучений ей это дается. Потом я занялся тем, что требуется в таких случаях, одновременно молясь, чтобы Бог (или тот, в чьей это власти) уподобил мои толстые пальцы тонким и проворным пальчикам Кати. Мама душераздирающе кричала и делала слабые попытки меня оттолкнуть. Сдерживая слезы, я пробормотал:

– Мама, прости, что я причиняю тебе столько боли, но если не вычистить из-под тебя весь кал и не обработать пролежни, они начнут гноиться. Разовьется обширное заражение, и тогда будет еще хуже.

– Нет, Брам, не надо! – из последних сил крикнула мама. – Я боюсь, что ты упадешь в обморок.

Я опешил и закусил губу, чтобы не рассмеяться от мрачного комизма положения, в котором мы оба оказались.

– Не волнуйся, не упаду. Испражнения уже утратили прежнюю свежесть, – в тон маминому юмору ответил я.

Похоже, это ее успокоило. Мама стоически перенесла всю процедуру и вскрикнула только один или два раза. Вскоре я сделал все, что было нужно, отважившись-таки ввести маме дополнительную дозу морфия (естественно, совсем крошечную). Мама быстро заснула. По ее дыханию и выражению лица я убедился, что боль отступила.

Я сходил проведать Герду (никаких перемен) и вернулся к маме. Она по-прежнему дышала глубоко и ровно. Я вновь уселся в кресло-качалку. Слушая негромкий мамин храп – столь привычный для меня звук, – я знал, что очень скоро он навсегда исчезнет из нашего дома. Мне вдруг показалось, что я давным-давно сижу у маминого изголовья и еще очень долго буду сидеть, а ее страдания так и не кончатся.

Я прогнал эту мысль и стал думать о другом. Вскоре мне придется отправиться в Лондон, взяв с собой Герду. Я должен быть там и ждать появления вампиров. Им нельзя позволить бесчинствовать в Англии. Я вздрогнул, представив, сколько англичан могут оказаться их жертвами, прежде чем власти спохватятся и примут меры. Но к тому времени вампиры наводнят всю страну! Моя ответственность за судьбу Англии перевешивает остальные мои обязательства вплоть до необходимости заботиться о своих близких. Умом я это понимаю, но сердце считает преступным оставлять умирающую мать на попечение чужих людей.

"Золотая" Элизабет, кто же ты?

И каковы мои шансы победить столь могущественного противника, если Арминий не придет мне на помощь?