Ох, как я страдал!

И так же, как он, я томился вопросами, мучился и размышлял:

эта жизнь – что она?

Начинаешь с костра до небес – а в итоге всего – горстка пепла?..

За слепящим восторгом любви – жди позора?..

Предательства?..

Горя?..

Что, разве можно так жить?

Ты считаешь – так можно?..

Брат убивает брата своего.

Жена предает мужа своего.

Дети не чтут родителей своих.

А дружба – несбыточный сон…

За что мне держаться – скажи – в этом мире?

За что?..

Устало опускается на приступку, горестно качает головой.

Я ужасно устал.

Я как будто уже не живу.

Меня продали – так, ни за грош, понимаешь?..

Сидит, молчит. Усмехается вдруг.

Бог, понимаешь…

Ты понимаешь…

У меня так болело за него…

Он же мне друг, так болело…

Я даже придумать сейчас не могу, как у меня тогда вырвалось…

Как вырвалось, как получилось…

Из этого рта, будь он проклят, четырежды проклят!..

И хлещет руками себя по устам – больно видеть.

Бог! – крикнул я, – слушай, Бог!

Лучше бы от меня ушла жена, чем от него!

Лучше бы от меня!!

Лучше бы – от меня!!!

Внезапно – такое не часто увидишь – этот сильный, красивый человек рыдает.

Лучше бы от меня – понимаешь, куда меня понесло? – лучше бы от меня жена ушла, чем от него!..

Будто кто-то меня за язык потянул – лучше бы от меня!..

Будто в пропасть меня потащило – лучше бы от меня!..

Почему я так крикнул?

Зачем я так крикнул?

Не думал же я, не хотел, я совсем не хотел!

Я любил и люблю ее, очень любил и люблю!..

Я любил, я люблю, я люблю, я люблю…

Постепенно мужчина стихает. Утирает слезы с лица. Опять закуривает. Молчит. Неожиданно обыденно признается:

Ну, в тот же день она и ушла…

Секунду-другую молчит; вдруг прыскает со смеху.

К любимому другу ушла от меня… в тот же день…

Заливается смехом.

К нему – от меня…

Как просил…

Как просил…

Хохочет.

У камня, возле которого, по преданию, Бог отдыхал в день седьмой от «всех дел Своих, которые Он делал», появляется мужчина в смирительной рубашке. Затравленно озирается по сторонам, торопливо исследует пространство вокруг камня; то пригнется или присядет на корточки, то вдруг перебежит с одного места на другое. Близоруко прищурившись, вглядывается в вечернюю даль.

Вот он я, Господи!

Ждет.

Я – то есть я, Акакий Срока́…

Ждет.

Ну Акакий – как Ты, наверно, догадываешься, имя, Срока́ же – фамилия…

Ждет.

Фамилия наша Срока́ (ударение на последнем слоге: Срока́!) произошла от сроко́в, что мой прадед Срока́ отбывал по тюрьмам и каторгам царской России.

В смысле – очень немало сроко́в!

Ждет и упорно вглядывается вдаль.

Жаль, не вижу Тебя.

И очки, как назло, потерял я в мытарствах.

Хорошие были очки…

С грустью вздыхает.

Вот, вспоминаю, в тот памятный день мы, в общем, весело провели время у старинных друзей и домой возвратились около полуночи.

Дети уже спали, милейшая Полина Антоновна – няня по вызову – мирно дремала напротив негромко работающего телевизора. Оставшись одни, мы еще какое-то время не могли уснуть и ворковали между собой.

Я и не заметил, как погрузился в сон.

Обычно я сплю до утра беспробудно (когда не болезнь детей, не дай бог, или ночное ЧП на электростанции, где я исполняю обязанности второстепенного специалиста), а тут меня будто током ударило: открываю в темноте глаза и вижу жену с кухонным ножом в руке…

Намекнул бы мне кто наяву, что такое возможно – я бы того обвинил в клевете и растерзал.

Это сегодня, пройдя круги ада и консультации у десятков компетентных специалистов, я отдаленно догадываюсь о мотивах этой ее беспрецедентной атаки на меня; тогда же у меня хватило разумения скатиться кубарем с кровати и включить торшер, стоящий в изголовье.

Ужас меня обуял.

Охватило безумие.

Сердце в груди билось, как птица в клетке.

Я и так плохо вижу, а тут я – ослеп.

В голове ощущаю тысячу игл, и всякая ранит.

Не по себе…

По счастью, в момент падения я едва удержался, чтобы не закричать: «Манана, за что?!» – и хорошо, что не крикнул, ибо любовь моей жизни ангельски спала, разметав по подушке золотые волосы с легкой примесью серебра.

В то время как я был до смерти напуган, во всей ее позе и на лице царили покой и гармония.

И ножа я в руке у нее не увидел…

Приснилось, должно быть, подумал я.

Потушил свет и вернулся в постель.

Электронные часы на тумбочке, в форме сердечка, со светящимся циферблатом, подражая голубям, прогугукали два пополуночи.

До шести, когда мы обычно встаем, поднимаем детей и сами собираемся на работу, оставалось четыре часа.

Засыпая, я живо представил, как мы с моей милой вместе смеемся над этим моим ночным кошмаром.

Только бы всю эту чушь до утра не забыть, сказал я себе…

Улыбнулся.

Но, однако, представь… едва я расслабился… и погрузился в сон… как опять вдруг с тоской ощутил холодок кинжала, нависшего надо мной.

Поразительным образом, даже не открывая глаз, я шестым (или даже не знаю, каким по счету!) чувством уже догадался, кого увижу во мраке!

Догадка моя, увы, подтвердилась, и сомнений не оставалось: то была моя ангел-хранитель, и в руке у нее мерцал нож…

Помрачнел.