пуля из автоматического пистолета ушла в ночное небо, вместо того, чтобы прикончить одну из них. Он ошалело выругался, как подобает скорее кабацкому музыканту, а не правителю цивилизованного государства. Выстрел внутри гостиницы явно услышали, но среагировать толком не успели: двое полураздетых душегуба таки выбежали на крыльцо и принялись всматриваться в ночную темень, но почти одновременно схлопотали по две пули, и остались тут же, на ступенях. Третий попытался втянуть одного из них внутрь, но рухнул с простреленной головой.

Огонь разгорался.

В окне показалась фигура с ружьем, раздался грохот выстрела — на нас полетели сбитые картечью веточки и листочки. Царёв открыл ураганную стрельбу из пистолетов, не особенно утруждая себя прицеливанием. Пули одна за другой впивались в доски рамы, дырявили стекло, превращая его в мелкое крошево, выбивали кровавые брызги из тела стрелка…

С обратной стороны гостиницы послышался звон разбитого окна — кто-то попытался то ли сбежать, то ли совершить обходной маневр. Я наклонился, выхватывая из открытого ранца трофейный двуствольный обрез и патронташ, и побежал в сторону гостиницы, на ходу опоясываясь.

— Держать позицию! — скомандовал я.

Царёв сосредоточенно кивнул, перезаряжая пистолеты. Позиция казалась удачной: толстое дерево с развилкой из ветвей, как раз на уровне плеч. Из-за полыхающей вовсю крыши гостиницы и красного света от пламениразглядеть что-либо во мраке этой небольшой рощи было невозможно, так что Иван пребывал в относительной безопасности. Настолько, насколько вообще возможно в этой ситуации…

А вот я здорово рисковал, вприсядку пробираясь под окнами горящего здания, в котором еще, возможно, оставались враги. Эту само собой разумеющуюся истину я уразумел с необыкновенной ясностью, когда из торцевого окна первого этажа с испуганным воплем ко мне на спину сиганул маленький толстый человечек с чемоданчиком в руках.

— Ыть! — его удивлению не было предела, он явно не рассчитывал на помощь в приземлении.

А я совсем не ожидал получить наездника! Мой позвоночник, кажется, хрустнул, когда этот тип примостил свой плотный афедрон мне меж лопаток. Мы покатились по земле, чемоданчик полетел в сторону, обрез — тоже, в какой-то момент нам наконец удалось расцепиться, и толстячок задал весьма оригинальный вопрос:

— А ты кто?!

И закономерно получил по роже подошвой сапога, ибо первая находилась в непосредственной близости от второго. Этот странный тип не показался мне опасным, но вот чемоданчик… Чемоданчик при падении распахнулся, и в свете пламени пожара засверкали самоцветы — там было полно ювелирных украшений!

Встать с земли я не успел.

— Руки! — раздался прерывающийся от тяжелого дыхания мужской голос. — Не оборачиваться! Божок, собирай брюлики и ходу отсюда!

— Уф, черт… Потешный, это ж один из тех, за которых Вассер награду объявил! Как пить дать! Кончай его!

— Погоди, а где второй?

Ответом на повисший в воздухе вопрос стал грохот выстрелов, предсмертные стоны бандитов и топот ног Ивана:

— Это, наверное, последние… И гостиница полыхает вовсю! Пора бы нам обратить тыл, шеф?

И слова-то какие нашел! Обратить тыл!

Мы бежали не разбирая дороги, прочь от места битвы, и в моей голове в такт шагам и лупящему по бедрам чемоданчику, который я подцепил к ранцу, мелькали синонимы к этому дурацкому словосочетанию.

Обратить тыл. Ретироваться. Задать стрекача. Пуститься в бегство. Сделать ноги. Навострить лыжи. Дать по тапкам. Отступить. Сбежать. Взять ноги в руки… Не везет мне в Яшме с гостиницами, с самого первого приезда не везет. То табуреткой махаться приходится, то пальбу устраивать…

— Шеф, а мы не заблудились? — запыхавшийся Царёв явно терял темп.

— Заблудиться, Ваня, можно, только если у тебя есть конкретная цель путешествия. Какая у нас цель, Ваня?

— Обратить тыл, — снова сказал он.

Я не выдержал и рассмеялся — сначала натужно, а потом громко, заливисто. Царёв смотрел на меня как на полного кретина, а потом спросил:

— Сергей Бозкуртович, что с вами?

— Хе-хе, Ваня… Обратить тыл. Ретироваться.. Хо-хо! Задать стрекача! Сделать ноги, Ваня!

Дурной смех заразителен, и через некоторое время мы оба гоготали как умалишенные.

— Шеф, — спросил он, когда мы уже сидели у поросшей мхом колонны старого акведука и пытались отдышаться. — Это и есть приключения? Вы что, так всю жизнь живёте?

— Ох, Ваня, — сказал я. — Дерьмо это, а не приключения.

XI СОЛОВЕЙ ПТАШЕЧКА

К Эвксине мы добирались на перекладных. Почтовые дилижансы, грузовички, брички и легковые автомобили приличных господ, поселянские телеги и фургоны кочующих торговцев… Двигались проселочными дорогами, избегая более-менее крупных городов и оживленных трасс. Ночевали в амбарах, корчмах и у добрых людей.

Пять дней в пути — это вымотает кого угодно. Поэтому мы больше отмалчивались, наши с Царёвым разговоры сводились к комментированию окружающих пасторальных пейзажей, бытовым вопросам вроде готовки и стирки одежды и беседам с подвозившим нас народом.

Молодой Император впитывал свою Империю всей душой. Он смотрел на страну широко открытыми глазами, выспрашивал у людей про их беды и радости, заводил разговоры о прошедших войнах — Великой и Гражданской, о Натале, башибузуках, лаймах — о чем угодно.

По всему выходило — ему нравилось то, что он слышал в ответ. Нет, говорить о светозарном единении власти и народа в Империи не приходилось, не так тут всё было устроено. Но видение того, куда движется страна, что является приоритетами в развитии, чем можно пожертвовать, а за что нужно биться в кровь — это в данный исторический момент у имперской элиты и имперского народа было общим. Что такое хорошо и что такое плохо? Подавляющее большинство имперцев, независимо от этнической, религиозной или социальной принадлежности нынче отвечали на этот вопрос примерно одинаково.

И в этом была огромная сила, и Император эту силу чувствовал. А еще — он чувствовал вину.

* * *

Мы долго не могли поймать какой-никакой транспорт, стояли на перекрестке между полем и лесом, черт знает где, на просторах юга Империи. До Эвксины было еще верст триста, их отшагали по мощеной камнем дороге часа два или три, встретив только пару брошенных хуторов.

Смеркалось, и надежда на то, что здесь нам встретиться кто-нибудь сердобольный и довезет до жилья, таяла. Становилась очевидной необходимость разбивать бивак и устраиваться на ночлег. Ни палатки, ни даже тента у нас не было, а в связи с затягивающими небо тучами перспектива ночевать под открытым небом представлялась нам мрачной.

— Мы