– Я жду тебя под твоими окнами уже полчаса, не мог больше оставаться дома, приехал, чтобы увидеть дом, в котором ты живешь, твои окна… Ты мне ничего не рассказываешь о своем муже. Какие у тебя с ним отношения? Ты же помнишь, что я тебе обещал?

– А что ты мне обещал? – зажмурилась она от удовольствия, чувствуя на своей спине его ласковые руки. – Что? Не помню…

– Я обещал, что украду тебя у твоего мужа. Разве ты не помнишь? Поедем ко мне…

– Нет-нет, не будем спешить… Вот как катались вчера по Москве, так и будем кататься… Я не могу вот так… быстро… Я же тебя совсем не знаю.

– Вот и узнаем друг друга…

– А почему ты вдруг запал именно на меня, тем более что увидел меня с детьми? Разве мало в Москве девушек без детей, не обремененных семьей?

– Признаться, я и не заметил детей… Вернее, я видел их, конечно, но для меня важно было видеть тебя, твое лицо…

– А что, если бы ты узнал, что это не мои дети? Что я, к примеру, няня? И что я не замужем… – Ну вот она и сказала. Как выдохнула. И замерла, ожидая реакции принца.

– Няня? О, если бы ты была лишь няней, то все было бы значительно проще… Ты могла бы тогда беспрепятственно переехать ко мне прямо сейчас… Но ты не подумай, я сказал это не для того, чтобы как-то расстроить тебя… Ты ведь шутишь насчет няни?

– Нет, Саша, не шучу… Я действительно няня. И у меня нет ни мужа, ни детей, ни квартиры, ни машины…

Он не дал ей договорить, сжал ее в своих объятиях, и она почувствовала на своих губах его горячие, нетерпеливые губы… Ей показалось, что спинка сиденья стала мягче, теплее и готова опрокинуться…

– А почему ты вчера мне не сказала, что это не твои дети? – спросил он, едва отдышавшись от долгого поцелуя.

– Хотела проверить тебя, – призналась она. – Скажи, разве так бывает? Прямо как в любовных романах…

– Я не знаю, как и у кого бывает, но если ты не разыгрываешь меня и у тебя нет ни детей, ни плетей, то почему бы нам прямо сейчас не отправиться ко мне? Что тебя сдерживает?

– Да ничего… – Она улыбнулась, чувствуя, как счастье накрывает ее с головой. Она не могла не знать, зачем они поедут к нему. – А ты… ты сам-то свободен?

– Я был женат, не скрою, но давно… Три года тому назад. И у меня тоже нет ни детей, никого… Но вообще-то я очень люблю детей. Ты как на это смотришь?

– Думаю, что и мне тоже пора обзаводиться своими детьми, надоело уже нянчиться с чужими…

– Тогда поехали, – весело предложил он.

– Куда?

– Делать своих детей… шутка, ты не думай, я не такой… просто посидим у меня, на улице-то снег, послушаем музыку, может, немного выпьем… Вот увидишь, тебе у меня понравится. Я не говорил тебе, какая ты сегодня красивая… просто светишься?..

Она закрыла глаза от удовольствия, а когда открыла их, то увидела себя уже в квартире Таганцева. Словно и не было тех минут, что они мчались по засыпанной снегом Москве, что поднимались на лифте… Алису колотило от предчувствия близкого счастья, ей нравилось все, что с ней происходило с самой первой минуты знакомства…

Вспыхнул свет, и Алиса увидела чужую квартиру, которая, как она откуда-то знала, уже скоро будет ее квартирой. Саша Таганцев шел впереди нее, щелкая выключателями, показал сияющую чистотой кухню, изумрудную ванную комнату, смуглую при свете маленькой рыжей лампы спальню…

– Послушай, Саша, так не бывает. – Она вдруг схватила его руку и прижала ее к своей щеке. – Ну, скажи, что мне все это не снится… Мы ведь знакомы совсем недавно… Что ты во мне нашел?

– Не знаю, милая моя, просто увидел и понял, что ты – та женщина, которая мне нужна. С тобой мне как-то спокойно, хорошо… – Он поцеловал ее в макушку. – Успокойся… Я не брачный аферист, я обыкновенный парень, полюбивший девушку и теперь мечтающий заполучить ее в жены. Все. Мы можем провести вечер действительно за чашкой чая или кофе, но можем и по-другому…

– Нет, лучше за чашкой кофе… – Она не могла допустить, чтобы здесь, сейчас все произошло слишком стремительно. Хотя белье надела самое лучшее, новые колготки, а днем, когда дети спали, она отпросилась у Нади в салон сделать педикюр, словно хотела, чтоб Таганцев увидел ее красивые ухоженные ножки, пальчики со сверкающими бледно-розовыми ногтями. Она была готова к близости, ко всему тому, что должно произойти прежде, чем они поженятся.

– У меня и сладкое есть… Пирожные, ты не против?

– А ты аккуратист, у тебя все так чисто, красиво…

– Знаешь, должен тебе признаться, ко мне иногда приезжает мама, – он виновато улыбнулся, помогая ей снять куртку и ботинки. – Она и прибирается, и даже варит мне кашу… Ничего больше не готовит, знает, что я дома не ем, что мне скучно одному есть. А вот овсянку варит, говорит, что утром это самая полезная еда… А пирожные я купил перед тем, как поехать за тобой…

– Ты знал, что я соглашусь приехать к тебе?

– Во всяком случае, надеялся… Ты будешь белое вино или красное? Или водочку?

– Красное вино.

Она выпила много красного вина, съела два пирожных и растянулась на диване, положив Саше голову на колени. Ей было так хорошо, что она могла бы отдаться ему прямо сейчас…

– Знаешь, а ведь моя хозяйка чуть было не ушла к другому… У них любовь была. И он тоже, как вот и ты, сказал, что дети не помеха, что он полюбил ее и готов взять ее такой, какая она есть… Я думала, что такое может случиться с кем угодно, но только не со мной… Но Надины дети, похоже, просто притягивают мужчин…

– Ты сказала, что она чуть не ушла… Что, вовремя остановилась? Мужа пожалела?

– Нет, мужа она не пожалела… его вообще почему-то никто не жалеет. А ведь он хороший, добрый, таких мало… Она должна уже была уйти к Саблеру – так зовут… вернее, звали… у него фамилия такая… Короче: Саблера убили. В тот день, когда Надя должна была переехать с детьми к нему.

– Жестоко, вообще-то, – заметил Таганцев. – Я имею в виду, по отношению к мужу. Ты тоже способна на такой поступок?

– Не думаю… Просто Надя никогда не любила своего мужа – это единственное объяснение ее, как ты говоришь, поступку… Хотя я назвала бы это просто предательством. Но я помогала Дмитрию Александровичу выкрасть детей…

– А вот с этого места поподробнее, – услышала она и почувствовала, как с нее снимают кофточку, как расстегивают лифчик…

– Мы не торопимся? – прошептала она, чувствуя, как мужские руки опускаются ниже, расстегивают молнию на брюках.

– Давай ты сама… разденешься… И приходи в спальню…

Чувство стыда и неловкости перед братом, которому, пока идет ремонт в комнате Вероники, приходилось спать в кабинете на диване, делало Шубина скованным, неуверенным в себе любовником. Но он надеялся, верил, что она сохранит с ним близкие отношения не только из чувства признательности за то, что он для нее сделал. Хотя, с другой стороны, он прекрасно понимал, что некрасив, непривлекателен, что не пользуется успехом у женщин так, как Василий или Крымов. Поэтому он до последнего оттягивал момент, когда ему уже совершенно нечего будет делать в офисе, чтобы пойти к себе в комнату, где уже давно спала немного приболевшая, по ее словам, Вероника, не зная, как себя с ней вести. В болезнях женщин он не разбирался, но решил почему-то, что ее недомогание связано с теми переживаниями, что ей пришлось испытать за последние сутки, или же под словом «приболела» скрывалось вполне объяснимое для такой ситуации желание женщины побыть одной. Быть может, и она не знает, как ей теперь вести себя с Шубиным, ложиться спать с ним в одну постель или же попросить его постелить ей отдельно… Он не хотел, чтобы она спала с ним из чувства благодарности, ему была невыносима даже сама мысль об этом. Но прийти в комнату, сесть на постели возле Вероники, взять ее за руку и сказать ей об этом он не мог.