– Друзья! – воскликнула она и громко хлопнула в ладоши. – Как приятно видеть вас здесь!

Некоторые из пленников продолжали дико озираться, но большинство обернулось к ней.

– София, нельзя ли хоть немного… – зашептала Пурна, но София предупредила грозным взглядом, что девушка тоже угодит во Врата, если осмелится еще хоть раз перебить ее.

– Не уверена, что меня официально представляли вам, хотя мы давние друзья с вашим полковником. Точнее говоря, с обоими полковниками.

По шеренге пробежал ропот, и София всмотрелась в лица; здесь были девушки и мужчины средних лет, юноши и толстозадые матроны; все выглядели так, будто их милю тащили волоком по неровной земле. Мундиры грязны, эполеты оборваны… Не стоит ли в этом строю подонок, что всадил пику в спину убегающему мальчишке? Ей и сейчас, спустя год, казалось, что руки липкие от крови Пао Пастушка. Она остановила взгляд на женщине с грубыми чертами лица, сохранившей выправку лучше всех остальных.

– Я капитан София из Кобальтового отряда, ранее жила в Курске. Не могу выразить, как счастлива снова встретиться с героическими кавалеристами Пятнадцатого полка. Я мечтала об этом с прошлой осени, с того самого дня, когда вы уничтожили мою деревню. Вашему полковнику и сослуживцам, не дожившим до этой минуты, несказанно повезло. А вас ожидает возмездие, имя которому – Кобальтовая София, вдова Лейба Калмаха.

Даже те, кто рыдал и стучал зубами от страха, теперь смотрели на нее. Выпученные глаза, отвисшие челюсти. Из огня да в полымя, да, сволочи? Женщина, за которой наблюдала София, побледнела и посмотрела под ноги… то есть на Врата. София хорошо знала это выражение лица – еще миг, и сурового воина, каким считала себя эта женщина, стошнит от ужаса и отвращения.

– Чушь собачья! – донесся с дальнего конца шеренги крик пожилого солдата, старше даже Софии, с седой, торчащей во все стороны бородой. Он посмотрел ей прямо в глаза и повторил: – Чушь собачья!

Хотелось просто подойти и дать в зубы, но тогда пришлось бы встать между Вратами и шеренгой пленных, а этого определенно не следовало делать. Она ограничилась насмешливым поклоном.

– Холодный Кобальт, единственная и неповторимая, призрак из вашего преступного прошлого, – проговорила она, выпрямившись. – Полагаю, как раз ты можешь помнить меня с тех времен, когда Доминго гонялся за мной по всей империи. Или ты поступил на военную службу, уже пребывая в старческом маразме, и знаешь Софию только по байкам, что обо мне рассказывают?

– Нет, мне хорошо знакома твоя мерзкая рожа! – прокричал старик, и вены на его шее вздулись от напряжения. – Я помню тебя, Кобальтовая София, можешь не сомневаться! И повторяю еще раз: чушь собачья!

– Ах вот как?

Что-то холодное шевельнулось в груди Софии, как будто клубок ледяных питонов пробудился от зимней спячки в своем гнезде.

– Ты годами терзала Звезду, прикончила больше людей, чем я видел за семьдесят лет жизни, а теперь скулишь из-за нескольких паршивых крестьян? Ты уготовила нам судьбу много хуже смерти за это ужасное преступление, хотя сама со своими кобальтовыми трусами совершала злодеяние вдвое ужаснее каждый день перед завтраком! – Он сорвался на визг. – Ты несешь чушь, холодная стерва! Ты лжешь! Ты сама – обман! Такой же, как и раньше, – в камзоле, но без порток!

Он расхохотался густым, хриплым смехом, напоминающим кашель, так что выступили слезы, и потряс кулаком в браслете наручников.

Это была неправда. Неправда! София никогда не уничтожала без причины целые деревни, как сделали с Курском, не поднимала на пики невинных жителей… Но разве невинные не погибали? И на войне, и после, когда София стала королевой, – все ее попытки прекратить жестокие забавы аристократов и разделить богатство империи между ее гражданами обернулись трудовыми лагерями и еще худшими злодеяниями в провинциях. Узнав об ужасах, творимых от ее имени, она задумала новые реформы, но к тому времени тысячи людей уже заплатили жизнью за ее небрежение и ошибки. Поэтому преемница и явилась однажды за головой Софии… В конце концов людям Индсорит выпала такая же судьба, какую кавалеристы Пятнадцатого полка уготовили жителям Курска. Так что этот азгаротийский старый пень не сказал ничего нового.

Но в душе уже затянулся холодный узел, такой тугой, что распутать его будет непросто. И ко всему прочему, старик, сам принимавший участие в той резне, сейчас смеется ей в глаза.

– Благодарение небесам… преступники наконец-то пойманы! – прохрипел он, задыхаясь от хохота. – Холодная София… спешит на помощь! Чушь собачья!

София была спокойной женщиной, очень спокойной. Но Пурна даже не успела понять, что произошло. Чужая рука выхватила у нее из кобуры пистолет, взвела колесцо и направила ствол на болтуна. Пурна выкрикнула имя Софии, Дигглби благоразумно отскочил в сторону, и только старик продолжал хохотать, даже после того, как грянул выстрел.

Дым мгновенно рассеялся, вернее, его засосало во Врата, и София увидела, что она все-таки заставила старика замолчать, но не совсем так, как хотела. Он упал от резкого рывка цепи, связывающей его с другим солдатом, в которого Холодный Кобальт и попала по ошибке. Она не смогла определить, кто это был, мужчина или женщина, – от выстрела лицо превратилось в кровавую кашу.

– Перезаряди, – проворчала София, протянув дымящееся оружие Пурне. Из пистолета она всегда стреляла хуже, чем из лука, но не настолько, чтобы промахнуться два раза подряд, тем более с такого расстояния. – Быстрее!

– Это так похоже на тебя! – завопил старик, глядя на упавшего солдата. – Ее там вообще не было, тупая ты задница! Она недавно завербовалась, не успела провести в Пятнадцатом даже пяти месяцев. Но ты все равно убила ее! «Возмездие, имя которому – Кобальтовая София»! Ты еще хуже нас, ведь мы только исполняли приказы, а ты – отдавала их!

София прикрыла внезапно зачесавшиеся глаза и глубоко вдохнула. «Остановись! – взмолился внутренний голос. – Остановись, пока не поздно!» Но она попыталась отмахнуться от сомнений, задушить растущую ненависть к себе. Она не обязана ни с кем обсуждать справедливость своих действий, даже с собой, не говоря уже об имперских головорезах. Она пришла сюда, чтобы исполнить клятву и отомстить за Лейба, Пао и всех остальных. И что бы ни болтал перед казнью этот приговоренный, ей не нужна кровь ради крови – если женщина, которую она случайно застрелила, не участвовала в резне, значит София виновна в ее смерти и будет носить этот камень на душе до конца своих дней. В довесок ко всему прочему.

– Я справедливый человек! – воскликнула она и поежилась, очень уж жалко прозвучали ее слова. – И я не хочу наказывать тех, кто не был в Курске. Того, кто поступил на службу позже, я отпущу!

Она поняла свою ошибку еще до того, как заговорил первый солдат, и, конечно же, вскоре они загомонили хором:

– Я там не был!

– И я тоже!

– Меня только что перевели в кавалерию!

– Мы пришли сюда позже! Позже!