Книга выпала из моих рук, и я убежал из магазина.

Чуть позднее я сообразил, что при других обстоятельствах у меня немедленно завязался бы роман с продавщицей из отдела «современной русской прозы». Но она даже не посмотрела в мою сторону.

А это, без сомнения, означало, что отношения с Татьяной не окончены.

И я, воспрянув духом, начал ждать.

* * *

Я – человек одинокий. Я давно живу отдельно от родителей, и у меня нет друзей. Всю естественную потребность в общении я удовлетворяю за счет коротких связей с женщинами.

Впрочем, один друг у меня все-таки остался. Его зовут Стас. Мы познакомились в детском саду – как раз в ту эпоху, когда я и Суслик взаимно ябедничали друг на друга.

Моя дружба со Стасом не требует ни общих занятий вроде совместной рыбалки, ни общих интересов вроде коллекционирования марок, ни даже хождений на дни рождения «всем семейством». Сказать по правде, Стас знает обо мне так же мало, как и я о нем, – и в то же время мы знаем друг о друге все, поскольку ни один не может припомнить в своей жизни такого времени, когда в ней не было бы второго.

Разве что те отрывочные воспоминания, в которых моя мать шепелявит. Впрочем, тогда Стас уже существовал на свете и до нашего знакомства оставалось максимум тридцать шесть месяцев.

Хороший ли он человек, Стас? Что у него на душе? На что он способен, а на что не способен? Пошел бы я с ним в разведку?

Положительно я могу ответить только на последний вопрос. Вероятно, я действительно понятия не имею, что у Стаса на душе, но в разведку с ним пошел бы не задумываясь. Мы с ним собирали вкладыши из жвачек, обменивались машинками, обсуждали девчонок, бесцельно слонялись по городу, пытались даже как-то раз поучаствовать в местной музыкальной тусовке, которая собиралась в магазине музыкальных инструментов, но потом все как-то заглохло. С таким человеком я, разумеется, отправился бы хоть на край света, по-прежнему не имея ни малейшего представления о том, что он собой на самом деле представляет.

Стас женился рано, но как-то без всяких эмоций. «На девушке», – объяснил он, когда я спросил его, на ком. Наверное, у него благополучная семейная жизнь, я не интересовался. Понятие «девушка» всегда оставалось для меня чуть менее всеобъемлющим, чем понятие «космос», поэтому ответ Стаса я счел отговоркой и просьбой больше не приставать к нему с этой темой.

С самого начала так и повелось. Жена Стаса оказалась для меня в том же разделе жизненных ценностей, что мебель, посуда, подушки. Разумеется, как всякий нормальный человек, я весьма неравнодушен и к мебели, и к посуде, и особенно к хорошим подушкам, но всегда с легкостью могу заменить один такой предмет другим, столь же красивым и удобным.

Другое дело – дочь Стаса, шестилетняя Светка. Это существо пробуждало во мне сильные чувства и бессовестно пользовалось своим влиянием. Я видел в ней и Стаса, и меня – счастливых, шестилетних, еще до всяких семейных забот (Стас) и сложных плаваний между разрозненными островами женских судеб (я). Я не завидовал Светке, нет, я просто мысленно погружался в ее мирок, полный прелестных сложностей и очаровательных затруднений. Я наслаждался каждым нюансом ее жизни и нашего с ней общения.

Обычно она что-нибудь чирикала, время от времени взимая с меня дань в виде разных мелочей, которыми я запасался для нее заранее: колечек, заколочек, резиночек для волос, карандашиков, куколок из киндерсюрприза и прочей бесценной ерунды.

В Светкиных глазах я был крупным, похожим на плюшевого медведя из витрины магазина подарков. На щеке у меня был странный дефект. Светка не считала мое родимое пятно ни неотразимым, ни даже интересным, она воспринимала его как данность, вроде кляксы на странице.

Вскоре после встречи с Татьяной Стас позвонил мне и предложил съездить вместе со Светкой на Острова. «Попьем пива, покатаем Светку на пони», – лаконично обрисовал он предстоящую программу.

Я без раздумий согласился.

Мы встретились на Каменноостровском. Я забрался в машину Стаса, как обычно, на заднее сиденье – рядом со Светкой.

Стас тронулся с места.

– Светка, отдай Саше подарок, – приказал он, не оборачиваясь.

(Саша – мое настоящее имя. Имя, которое знали Стас и его дочка.)

Светка с важным видом вручила мне мятый листок. Это был портрет. С рисунка на меня смотрел я: человек – плюшевый мишка с большим подарочным бантиком на щеке.

Я поцеловал Светку в макушку и сказал ей, что никогда еще не получал таких замечательных подарков.

– Никогда? – переспросила она, недоверчивая, как всякая женщина.

– Только в детстве.

– И что это было? – потребовала она объяснений.

– Конструктор-робот.

Светка чуть надула губы и отвернулась, но потом ее внимание привлекла собака, шествующая по тротуару с пластиковой бутылкой в зубах, и она забыла о конструкторе-роботе.

Я спросил Стаса:

– Как дела?

– Нормально. А ты?

– Ничего.

– Вот и хорошо, – одобрил Стас.

У меня стало тепло и легко на душе, несмотря на все неизвестности с Татьяной. Здорово, когда не нужно вникать в подробности.

Мы уже подъезжали к Островам, когда вдруг прямо перед машиной выросла человеческая фигура. Ее только что не было, и вот внезапно она поднялась из ничего и встала у нас на пути.

Со своего заднего сиденья я ничего толком разглядеть не сумел. Машина закатила истерику. Шины впились в мостовую. Налетев на крепкое препятствие, машина Стаса сильно дернулась, проехала еще немного и остановилась.

Меня бросило вперед, и я треснулся челюстью о спинку Стасова сиденья, а Светка вцепилась в меня с силой небольшой шимпанзе и широко распахнула глаза. Мне казалось, что из них исходит сияние.

Потом я уловил звук. Это был Светкин визг. Так кричат только дети и обезьянки, когда не понимают, что происходит, и только догадываются о степени опасности.

Стас, как всегда, не пристегнулся. Его лицо было разбито в кровь и кривилось.

– Я сломал руку, по-моему, – сказал он и хрипло закудахтал. Очевидно, он считал, что держится молодцом и даже шутит.

Светка прекратила визжать. Теперь она таращилась и тяжело дышала.

«Светка, все в порядке», – хотел было сказать я, но не смог: челюсть двигалась как-то странно. Тогда я решил переплюнуть Стаса по части остроумия в экстремальных ситуациях и попытался выдавить:

– А я сломал челюсть.

И тут дверца машины распахнулась, и возник тот самый пешеход, в которого мы врезались.

Это был высокий мужчина с грязно-смуглым лицом и густейшими черными бровищами. Его маленькие глазки ярко блестели, а изо рта вырывалось горячее дыхание. Я уловил жар, когда он наклонился надо мной и прошипел: