Для покорения горных вершин ты не берешь с собой ничего лишнего — только крайне необходимое. Горы учат дисциплине — и, заметьте, совершенно бесплатно. Говорят, время — лучший учитель, но, к сожалению, оно убивает всех своих учеников. Горы тоже хороший учитель и не такой беспощадный, лучшему ученику они оставляют жизнь. Горы учат меняться. Здесь погода может мгновенно из прекрасной превратиться в отвратительную. Один и тот же склон в один момент может показаться вполне доступным, в другой — матерью, от груди которой восточный ветер старается оторвать твой окоченевший труп.

Многочисленные попытки покорить Перст Всевышнего дали мне возможность понять, что значит держаться на кончиках пальцев. Когда я, дрожащий от слабости, наконец оказался на вершине стелы, я понял, что всю свою жизнь держусь на кончиках пальцев.

Я перевернулся на спину. Я лежал на вершине, и между мной и безжалостно синим небом не было ничего. Я поднялся сюда налегке, ничего не взяв с собой, на этой плоской вершине не было места для кого-то еще — людей или привидений, не было места для Катрин, Уильяма, моей матери, отца. Они были далеко внизу. Не было призрака ребенка, и не всплывала в памяти медная шкатулка. В горы меня гнала не жажда риска или побед, а желание чистоты и возможность сосредоточения. Когда у тебя есть всего пять секунд, чтобы не сорваться вниз, превратившись в месиво из костей и порванных кишок, когда твое тело держится на восьми пальцах, затем на семи, пяти… ты делаешь выбор между черным и белым и полагаешься только на первозданный, ничем не отягощенный инстинкт.

Когда ты карабкаешься вверх на пределе сил и наконец добираешься до какой-нибудь недоступной вершины или уступа, перед тобой открывается новая перспектива, на мир смотришь по-другому. У тебя не просто угол зрения меняется, ты сам меняешься. Говорят, нельзя вернуться назад. Я это понял, когда после четырех лет скитаний по дорогам вернулся в Высокий Замок. Я ходил по тем же залам, видел тех же людей, но я никак не мог вернуться. Все было другое, я на все смотрел иными глазами. Такие же перемены происходят с тобой, если ты поднимаешься в горы, пусть ненадолго. Взбираешься на вершину, смотришь на мир с высоты, вниз спускаешься новым человеком, и мир для тебя неуловимым образом изменился.

И без метафизики есть много того, на что следует посмотреть с высоты горных вершин. Если ты сидишь, болтая ногами, на краю глубокой пропасти, ветер бьет тебе в лицо, а твоя тень стремится вниз, возможно, не имея шанса достичь земли… ты начинаешь видеть многое из того, что ранее не замечал.

Когда мы бродяжничали по дорогам, у нас был свой тайный язык. Мы говорили: «Пакс», если наши руки оказывались в чужой седельной сумке. Мы говорили: «Ушел в гости к местным», когда брат после битвы отправлялся на какое-нибудь темное дело. «Где брат Райк? Ушел в гости к местным». В Высокогорье Ренара тоже было свое выражение, которое я впервые услышал, поднявшись в сопровождении сэра Макина в деревню Гаттинг. «Взять камень на прогулку». Я думал, это какая-нибудь местная присказка. В последующие годы я часто слышал это выражение, когда кто-то отправлялся на какое-то тайное дело. «Взять камень на прогулку».

Но стоит раз услышать фразу или слово, и они будут задевать слух повсюду. «Лишиться своего стада» — еще одно выражение, распространенное в Высокогорье. Его я услышал от рекрутов на главной площади для строевых занятий. «Знаешь Джона Брина? Так вот, пока я был в карауле, он снял тетиву с моего лука. — И что ты собираешься делать? — Что сделано, то сделано. Что теперь об этом беспокоиться. А он лишился своего стада».

Высоко в горах, особенно труднодоступных, ты получаешь преимущество — свежий взгляд. Глядя на скалы, острые вершины, обрывистые склоны, замечаешь для себя нечто новое. Тени отступают, позволяя свободно скользящему взгляду определить, где земля лежит не совсем правильно. Для этого необходимо свободное созерцание, болтание ногами над пропастью, усмирение вихря мыслей, которые, как снежная пурга в стеклянном шаре, застилают видение. Все должно утихомириться, и тогда окружающее предстает в полной ясности: тот же пейзаж, но только с новыми деталями. На высоких склонах долин и узких ущелий камни стоят слишком тесно друг к другу, и как-то слишком непрочно. Вначале глазу кажется, что все естественно. Чтобы составить так камни, потребовалось бы бесконечно много времени, да и для чего их так составлять?

Оказывается, «взять камень на прогулку» было для жителей Высокогорья реальным и вполне естественным делом, хорошо всем известным, так что и объяснять ничего не нужно было. В течение многих поколений мужчины, уходившие в горы пасти коз, коротали время за тем, что сносили камни со склонов повыше и постепенно укладывали их один на другой, как до них это делали их отцы и деды.

Если мужчина Ренара набирался наглости и отваживался пасти своих коз на чужой территории, то на него вдруг обрушивалась каменная кладка, и он лишался своего стада. В том случае, если наглец был не из Ренара, потери многократно увеличивались.

* * *

Трудно бежать и не упустить нить, если эта нить — план действия — вытягивается из памяти, спрятанной в медной шкатулке, тем более если тебя преследуют тысячи солдат. Но если даже враги называют жителей Анкрата хитрыми, то я называю нас умными. Я потянул за нить и неожиданно в совершенно новом ракурсе увидел склоны, по которым мы бежали вверх. Вернее, в старом, но забытом.

Из дневника Катрин Ап Скоррон

25 октября, 98 год Междуцарствия

Анкрат. Высокий Замок

Снова мои комнаты. Я постоянно нахожусь в своих комнатах. И снова мне снился тот сон. С Йоргом. И снова у меня в руке кинжал с узким лезвием длиною в двенадцать дюймов. Йорг стоит, раскинув руки, и смеется надо мной. Смеется. Я стою в разорванном платье с кинжалом, а он смеется, и я бросаюсь на него, и он бросается… я пронзаю его кинжалом. Старая Ханна наблюдает за происходящим и улыбается. Но ее улыбка какая-то нехорошая. Когда Йорг падает, я вижу на нем синяки. На шее. Темные. И я практически вижу на его шее отпечатки пальцев, особенно явственный отпечаток большого. Я пропускаю атласные лоскуты разодранного платья между пальцами и чувствую, что не платье, а моя душа разорвана на части. Мои воспоминания борются с моими снами. Каждый божий день. И я не знаю, кто победитель, а кто побежденный. Я не могу вспомнить.

7 ноября, 98 год Междуцарствия

Анкрат. Высокий Замок. Колокольня

Я наконец-то нашла уединенное место, в самой высокой башне Высокого Замка — только я, вороны и ветер. Здесь только один колокол — огромный, из железа. В него никогда не звонят. И сейчас у него только одно предназначение — защищать меня от ветра.

Мне очень нравится одиночество. Все дамы меня раздражают, даже самые умные из них. Нигде в замке нет покоя, лишь ощущение, что что-то не так, и это что-то нельзя ни потрогать, ни словами определить. Здесь я нашла буквы «О. Й. А.», они в том месте, где колокольня нависает над внешней стеной главной башни замка. Не представляю, как туда можно было добраться. Это многое говорит об Опоросе Йорге Анкрате. Даже его имя недосягаемо.