Я скривил губы и усмехнулся.

— Горы бросают мне вызов, убеждают, что есть места недоступные.

— Помнишь историю короля Кнуда Великого?[1]— спросил он. — Следовать его примеру я бы не советовал, поскольку мне теперь платят за то, чтобы я давал советы.

А интересно, Катрин бы лазала по горам? Думаю, что да, представься ей такая возможность.

— Я видел море, Коддин. Море может поглотить эти горы полностью. Я, конечно, могу покорить одну горную вершину или две, но если вздумаю покорить море, Коддин, разрешаю прибить меня обухом.

Я сказал Коддину, что в горы меня гонит упрямство. Возможно, дело было в этом, но не только. У гор нет памяти, горы не судят. Покорение вершины — чистое соперничество. Ты весь мир оставляешь позади и идешь вперед только с тем, что тебе действительно необходимо. Для такого человека как я это — освобождение.

«В таком случае вы должны немедленно атаковать», — сказала мне сегодня Миана. Разумеется, мужчина должен выполнить желание супруги, высказанное в день свадьбы. И сделать мне это было нетрудно, тем более что я уже давно принял решение.

Я шел впереди по подземным коридорам и тоннелям, известным немногим. Вернее, многие знали о них, но немногие могли показать тебе хотя бы один. Мы шли друг за другом, не отставая, самым высоким приходилось низко наклоняться, чтобы не удариться о грубо обтесанные камни. Каждый десятый держал в руке факел, и последние едва не задыхались от дыма. Света от моего факела с трудом хватало, чтобы разглядеть ярдов на десять впереди очередной поворот, естественно возникшие каверны и разломы. «Тум, тум, тум» — топот наших ног вначале действовал гипнотически, а потом начал стихать, пока не растаял окончательно без всякого предупреждения. Я сделал поворот, и все исчезло, только моя тень медленно колыхалась. Ни одного солдата, и шепота их не слышно.

— Что ты здесь делаешь, Йорг? — Слова, как колдовское заклинание, окутывали меня, тихое звенящее эхо слов, в которых едва улавливался его сарацинский акцент. — Я неотрывно слежу за тобой. Твои планы, не успев созреть, уже известны мне.

— В таком случае, Сейджес, ты знаешь, что я здесь делаю. — Я покрутил головой, пытаясь увидеть его.

— Тебе известно, Йорг, что мы смеемся над тобой? — спросил Сейджес. — Ты пешка, вообразившая, что она ведет игру. Даже Ферракайнд смеется сквозь пламя, и Келем, все еще гниющий на каторге. У леди Блу ты на сапфировой доске, Скилфа видит твое будущее отраженным на поверхности льда, а в Матэма они вынесли тебя за скобки своего уравнения: один из маленьких членов этого уравнения тождественен нулю. Тебе не на что рассчитывать в тени за троном, Йорг. Они смеются над тем, как ты служишь мне, даже не зная об этом. Молчаливая сестра лишь улыбается, когда кто-то произносит твое имя.

— Я рад, что могу кому-то послужить. — Слева от меня тени медленно зашевелились, нехотя подчиняясь движению моего факела. Я сделал шаг вперед и ткнул факелом в самый сгусток тьмы, царапая камни.

— Йорг, это твой последний день, — прошипел Сейджес, когда свет поглотил мрак, который, как кожа, слоями слезал с каменной стены. Я был безгранично рад его стонам боли. — Я буду смотреть, как ты умираешь. — И исчез.

Макин чуть не налетел на меня сзади.

— Проблемы?

Я стряхнул наваждение и пошел дальше.

— Никаких проблем.

Сейджес любил незаметно тянуть за нити, и человек даже не замечал, как становился марионеткой в невидимых руках. Чтобы разозлить Сейджеса и вызвать у него ненависть, достаточно было оборвать эти тонкие нити. Моя первая победа в этот день. И если Сейджесу необходимо дразнить и говорить колкости, значит, я заставил его беспокоиться. Пусть думает, что у меня есть шансы, и у него прибавится оптимизма, в отличие от меня.

— Никаких проблем. День только начинается!

Пятьдесят ярдов, и ступени вывели нас на горные склоны у подножия огромного утеса, который называли Старый Билл.

Покинув Логово, ты сразу оказываешься среди гор. Они превращают тебя в карлика — и делают это с легкостью, недоступной высоким стенам и башням. Среди крутых подъемов и таких же крутых обрывов Маттеракса все мы — и замок, и даже принц Стрелы со своими двадцатью тысячами — ничтожно малы. Муравьи, сражающиеся на теле гигантского слона.

Высокие молчаливые горы обступали со всех сторон, порывами налетал холодный ветер, и я чувствовал всю прелесть жизни, но в то же время мелькнула мысль: если суждено умереть, то это хороший день, чтобы покинуть мир.

— Пусть Мартен со своими людьми возьмет и удерживает Ранъярд, — приказал я.

— Ранъярд? — переспросил Макин, заворачиваясь от ветра в плащ. — Ты хочешь, чтобы наш лучший капитан сгинул в этой долине?

— Йорг, мы не можем так рисковать этими людьми, — поддакнул Коддин, выпрямляясь (он только что выбрался из лаза). — Мы должны беречь каждого солдата, а нашу лучшую сотню особенно. — Споря со мной, он кивком подозвал солдата, который должен был передавать мои приказы.

— Ты думаешь, он не сможет удержать долину? — спросил я.

И тут Макин повернул разговор в другую сторону.

— Удержать? Да этот парень удержит для тебя врата и рая, и ада. Одному Богу известно, почему.

Я пожал плечами. Мартен сделает это потому, что я, как он говорит, дал ему спасение. Дал второй шанс встать на ноги и защищать свою семью. Четыре года с того момента, как они с Сарой прибыли в замок, он изучал военное дело с самых азов. В конце концов, Мартен сделает это еще и потому, что на пепелище его дома я дал его маленькой дочери заводного клоуна и мешочек с гвоздикой. Игрушка Зодчих забавляла ее и вызывала на лице улыбку, а гвоздика сняла боль и остановила течение жизни быстрее, чем разъедавшая изнутри инфекция. И девочка умерла с улыбкой на лице, а не в изнуряющих муках.

— А почему Ранъярд? — поинтересовался Коддин. В отличие от Макина он так быстро не сдавался.

— В моем замке, Коддин, нет убийц принца Стрелы, зато есть его шпионы. И я говорю только то, что тебе нужно знать, что определит твои дальнейшие действия. Об остальных деталях этого рискованного предприятия лучше умолчать.

Я потер висок. На мгновение ощутил, как медная шкатулка жжет бедро, а обвивающая ее терновая ветка стоит перед глазами, застилая картину мира.

— Я бы чувствовал себя счастливее верхом на коне, — сказал Макин.

— А я — верхом на горном козле, — подхватил я. — Том самом, который копытом выбивает алмазы. Пока не встретим такого, будем передвигаться на своих двоих.

Три сотни человек следовали за нами. Для любой армии марш-броски — привычное дело, но только не по горным склонам, здесь ногу сломать — раз плюнуть.