Пустота города тревожит. Хочется населить его людьми, вернуть к жизни, увидеть солдат, поэтов, чиновников, каменщиков. Мужская мода времён Акбара объединяла индийские дхоти или мусульманские шаровары с короткими широкими юбочками или длинным, до колен, камзолом. У пояса меч, на голове чаще всего тюрбан. Женщины под чадрой — мусульманки, с открытыми лицами — индуски. Полуголые слуги, торговцы, и всюду люди, люди…

Но так было недолго. Четырнадцать лет строилась столица и в один год была покинута. Говорят, что иссякли резервуары с водой. Вряд ли это правда. В распоряжении Акбара были лучшие инженеры. Им ничего не стоило протянуть каналы дальше, поставить дополнительные колёса для подъёма воды. Просто император Акбар повзрослел. Кончился период смятения и поисков. Уже меньше интересуют старые друзья, приобретённые в этом городе и здесь же утерянные. Акбару уже под сорок. Он завоевал почти всю Индию, и никто не посмеет посягнуть на его власть. Сыновья, которые наследуют престол, подрастают. Их даже слишком много — как бы после смерти императора не началась кровавая борьба за престол. Забыты и обиды молодости. Теперь никто не посмеет унизить Великого Могола… И город умер.

Тадж-Махал

Белая половина чуда

У тюремного окна стоял Великий Могол Шах-Джахан, властитель Индии, чьё величие было безграничным, имя повергало в трепет, а взгляд был страшнее молнии.

У тюремного окна стоял больной, немощный старик, у которого в жизни осталось две радости: похлёбка (её принесут к вечеру) и узкое окно-бойница в каменной стене.

Окно не вмещало в себя ни рыжих пропылённых долин, ни тёмных кущ манговых деревьев у храмов, ни глиняных кубиков деревенских домов. В тяжёлую каменную раму окна вписан лишь лёгкий, белый, как облако, Мумтаз-Махал — мавзолей давно умершей жены Шах-Джахана.

Шесть лет назад Шах-Джахан, внук Акбара и продолжатель его политики, тяжело заболел. Встал вопрос: кому из его сыновей занять престол? Старший сын, Дара-Шикох, был единомышленником отца, деда и прадеда. Он хотел единства страны, мира с индусами, союза с раджпутскими и маратхскими раджами. Мусульманские муллы и вельможи, раздражённые либерализмом и веротерпимостью двора Великого Могола, стеной стояли за Аурангзеба, третьего сына, мусульманского фанатика, жестокого и мрачного. Аурангзеб победил брата и вошёл с войсками в Агру. Здесь он узнал, что отец благополучно выздоровел и не собирается освобождать трон.

Сколько ещё проживёт отец? Дождётся ли Аурангзеб его смерти? Власть, однажды попавшую в руки, нелегко добровольно отдать. Аурангзеб приказал арестовать отца и заточить его в крепость. Шах-Джахан попал в тюрьму.

Шёл 1659 год…

— Кому в Агру? Кому в Агру? Вам в Агру?

Шофёры-сикхи качают тюрбанами, стоя у потрёпанных «фордов» и «шевроле».

Мне в Агру. Мне надо увидеть мавзолей Мумтаз-Махал, известный более под именем Тадж-Махал. Мало кто помнит о печальной судьбе Шах-Джахана и о его жестоком сыне Аурангзебе, но вряд ли кто не слыхал о Тадж-Махале. Его писали художники при свете солнца и при свете луны, его фотографировали издали и вблизи, его изучали, измеряли, описывали. Тадж-Махал настолько превратился в символ красоты, изящества и совершенства, что поневоле начинаешь относиться к нему с некоторым недоверием.

До Тадж-Махала, который стоит в городе Агре, бывшей столице Великих Моголов, от Дели километров двести. Я выгреб из кармана рупии. Рупий хватило. Шофёр посмотрелся в зеркальце и поправил чалму. Медленно выбрался на асфальт и повернул к арке Независимости.

Мелькнул уткнувшийся в горячее небо Кутб-минар, самый высокий в мире минарет, и город остался позади. Шоссе миновало последние домишки делийской окраины и побежало по сухой индийской равнине, где на протяжении тысячелетий сменяли друг друга цивилизации, где почти каждый холм — след города или форта, стоявшего здесь сотни лет назад. Холмы многослойны, много раз приходили сюда строители, возводили стены храма или крепости, и фундаментом им служили остатки других стен, разрушенных завоевателями или временем.

Хижины не отличаются цветом от земли, такими они были и тысячу лет назад. Только иногда неожиданным диссонансом врывается в тоскливый светло-коричневый колорит деревни белый кубик новой школы или больницы.

Порой склоны холма переходят в стены продержавшейся до наших дней небольшой крепости или полуразрушенного храма. Деревья смыкаются над дорогой, и у их подножия нежатся в тени обезьяны. Они с любопытством заглядывают в окна проезжающих машин, ожидая подачки. Поля пусты: зима.

Не будем сворачивать на ответвляющиеся дороги и дорожки. Каждая вторая приведёт к крепости, дворцу или мечети. Каждая пятая приведёт к памятнику, который достоин специальной монографии. Если времени мало, надо выбрать самое интересное.

Агра начинается внезапно. Город как город, индийский, средней руки, с базаром, двухэтажными домами купцов и чиновников, с хижинами на окраинах, многочисленными лавками и пылью, покрывающей коричневые ноги рикш и плетёные корзинки укротителей змей.

Город давно позабыл бы о том, что он был столицей великой империи, если бы не Тадж-Махал.

Стены крепости. Здесь был заточён Шах-Джахан. Отсюда до Тадж-Махала рукой подать. Но его не видишь, близости его не ощущаешь, пока не окажешься на площади перед высокой аркой, ведущей к мавзолею.

Площадь заставлена машинами, сверкает разноцветными сари и суетится круговоротом лотков, корзин мелких торговцев. Ещё не увидев настоящего Таджа, можно купить его в миллионах обличий: в виде открытки, раскрашенной анилиновыми красками, в виде маленькой модели, выточенной из мрамора или отлитой из гипса, в виде коврика, чернильницы, вырезки из бумаги, резной шкатулки и даже пряника.

Поток туристов, среди которых подавляющее большинство индийцы, колоннами втекает под арку, слившись с рекой паломников к искусству. Момент встречи с чудом немного пугает возможным разочарованием. Когда с детства видишь картины и фотографии, изображающие всемирно известный памятник, в уме понемногу складывается определённое, трудноизменимое представление о нём. У каждого, не видевшего Пизанскую башню, есть своя Пизанская башня, у не побывавшего в Египте существуют свои египетские пирамиды. Воображение дополняет картину, что-то меняет в ней, и, если потом приходится увидеть оригинал, оказывается, что он не совсем таков, каким должен быть. Иногда испытываешь разочарование. Честно говоря, так случилось у меня с египетскими пирамидами. Глаз скрадывал их действительные размеры, и они показались меньше, чем я предполагал. Тадж-Махал всегда представлялся мне приторным и слишком правильным…

Я пристроился к группе индийских студентов и вступил под красный камень арки. И остановился.

Тадж-Махал оказался именно таким, каким я видел его на фотографиях и картинах: те же минареты и купола — один большой в середине и четыре маленьких, прижавшихся к нему. Тот же тёплый белый мрамор. Но ни