— Я повторяю, это крайне важно. Жди. И поручи осмотр ещё кому-нибудь. Доктору Грабнеру, например. Он справится ничуть не хуже. Или отложи на полчаса. Больше чем полчаса я у тебя не займу.

— Но…

— Я еду, Ким.

Он положил трубку.

Кельнер, скрывшийся за дверью служебного помещения, как только клиент начал говорить по телефону, теперь вышел обратно, что-то энергично дожевывая.

— Господин офицер желает…

— Ничего. До свидания.

Кивнув официанту, Скорцени быстро надел фуражку и шинель, после чего вышел из ресторана. В машине он продолжал обдумывать разговор с Кальтенбруннером и то, что скажет Маренн.

Если ты знаешь женщину почти семь лет, часто проводя ночи в её постели и успев изучить каждую малюсенькую родинку на её теле, это ещё не значит, что тебе известно, что у неё на сердце, в голове и на душе. Возможно, с кем-то иным, попроще, можно было научиться понимать друг друга с полуслова, но только не с Маренн. С ней за вечность не станешь ближе. Вернее, станешь, но не так. Телом — пожалуйста, сколько хочешь, но в душу она ни за что тебя не пустит. Вот такая порода — в её прабабку Зизи.

Отто где-то читал, что прадед Маренн, император Франц Иосиф, немало помучился с красавицей Зизи. Она всегда жила отдельно, хотя вроде бы и с ним, и всегда делала, что хотела, нисколько не заботясь, принято так при венском дворе или не принято. Зизи под стать выдались и её сестры: непокорная Софи, в итоге погибшая при пожаре в Париже, Хелена, которую едва отговорили от ухода в монастырь, когда Франц Иосиф выбрал в императрицы не её, и ещё какая-то, то ли Матильда, то ли Мария — тоже была упрямица. А что говорить об их двоюродном брате короле Людвиге Баварском? Тот и вовсе отличался странностями, понастроил никому не нужных замков…

На подъезде к Шарите пришлось остановиться, пропустить военный транспорт. Когда грузовики с солдатами проехали, Скорцени свернул налево, въехал на территорию клиники, за высокую чугунную решетку, украшенную имперскими орлами. Оставив машину перед входом, Отто быстро прошел мимо белоснежно-накрахмаленной дежурной медсестры на посту и поднялся по широкой мраморной лестнице на второй этаж, где находился кабинет Маренн. Та была на месте. Сидела за рабочим столом. Рядом стоял доктор Грабнер. Когда он вошел, она подняла голову, зеленоватые глаза под красиво очерченными темными бровями недовольно блеснули.

— Как ты просил, я жду тебя, — сказала Маренн довольно сдержанно.

— Это хорошо. Добрый день, Алекс, — Отто кивнул Грабнеру. — Вы не расстроитесь, если я на некоторое время украду у вас главного доктора? — он показал взглядом на Маренн, на лице которой отразилось недоумение.

— Конечно, расстроюсь, — ответил Грабнер. — Как же иначе? Но раз надо — значит надо. Я понимаю, необходимость.

— Имейте в виду, Алекс, — Маренн перевела взгляд на помощника. — Больной перенес серьезное заболевание печени. Поэтому при наркозе используйте миорелаксанты, чтобы сократить количество хлороформа. Это поможет избежать острой атрофии в послеоперационный период и рецидива болезни.

— Мы все сделаем, фрау. Не смею мешать.

Взяв бумаги со стола, доктор Грабнер вышел из кабинета. Маренн молчала, глядя в какие-то таблицы и, только когда дверь за Грабнером закрылась, спросила:

— Ты говорил, что-то очень срочное? Я слушаю.

Её зеленые глаза, в которых явно читалась усталость, смотрели на Скорцени, но он не заметил в этом взгляде ни тени раздражения, которое ещё недавно ощущал в голосе Маренн при разговоре по телефону. Она просто ждала и всё. Впрочем, Маренн всегда умела справляться с чувствами.

— Мне кажется, я давно не катал тебя на машине, — позволил себе пошутить Отто. — Приглашаю.

— На машине?!

Он увидел, как глаза её потемнели от гнева. Она явно хотела спросить: «И ради этого ты отвлекаешь меня от тяжелобольного человека?!» — но опустила голову и, видимо, что-то сообразив, неохотно согласилась.

— Хорошо. Только недолго.

Женщина встала, вышла из-за стола. Подойдя к Отто, повернулась спиной и, показывая на тесемки белого халата, попросила:

— Развяжи. Спасибо.

Сняв халат, Маренн аккуратно повесила его в шкаф и взяла оттуда шинель, причём всё это сделала молча, не задавая никаких вопросов, не возмущаясь. Впрочем, кто как ни Отто знал, что это молчание воздействует посильнее любого скандала. Что-что, а молчать правнучка императрицы Зизи умела, как и её легендарная прабабушка. Слова не вытянешь, пока сама не соизволит.

Подойдя, Скорцени помог Маренн надеть шинель.

— Спасибо, — женщина, надев пилотку перед зеркалом, застыла в ожидании. — Теперь я готова идти.

— Идем, — он открыл дверь.

Маренн вышла, и Отто последовал за ней.

— Кто бы ни спрашивал меня, я буду через полчаса, — сказала она, проходя, дежурной медсестре.

— Слушаюсь, фрау, — ответила медсестра, кокетливо поправив ослепительно-белую шапочку с эмблемой клиники на таких же ослепительно-белых, гладко зачесанных волосах, и шмыгнула безупречным арийским носиком.

— Прошу, — опередив Маренн, Отто распахнул перед ней дверцу машины.

— Благодарю.

Женщина села на заднее сиденье. Достав из кармана шинели зелёную пачку сигарет, взяла одну сигарету. Сев за руль, Скорцени повернулся, протянул спутнице зажигалку, давая прикурить.

— Спасибо.

Тонкий запах табачного дыма, смешанного с ментолом, заполнил машину.

— Ты, кажется, очень торопился, — напомнила Маренн. — Меня ждут раненые. Это не шутки, ты знаешь. Для чего ты все это придумал?

— Я не могу говорить с тобой в клинике, — ответил Отто, выезжая за ограду на улицу. — Об этом не могу. Сейчас отъедем немного.

Он выехал на Шарите-платс, свернув на Зее-штрассе, остановился недалеко от гостиницы, также принадлежавшей клинике — там обычно селили родственников, сопровождавших больных, и приезжих специалистов, практиковавших в Шарите.

Теперь говорить стало удобно, и Скорцени произнёс, не поворачиваясь:

— Дело касается тебя и нашего общего шефа.

— Опять? — даже спиной он почувствовал, какое возмущение охватило Маренн. — И ради этого ты…

— Нет, не ради, — Отто повернулся и взглянул ей в лицо. — Хотя, как ты понимаешь, я не могу быть доволен тем, что ты много времени проводишь у него в Гедесберге. Я говорю о другом. Я только что имел разговор с Кальтенбруннером. О венгерских делах.

Он видел, что она хотела возразить, но смолчала — лишь открыла окно и сбросила пепел с сигареты за стекло, а затем спросила почти равнодушно:

— И что? Причем здесь я?

— Кальтенбруннер подозревает, что тебя могут вовлечь в политические игры, так как нынешняя обстановка в Венгрии способствует этому. Имей в виду — ситуация там будет развиваться очень жёстко. Я не жду, что ты немедленно доложишь мне все ваши с Вальтером разговоры, но Венгрию фюрер не отдаст, ведь от этого зависит его личная судьба и судьба всего рейха. Скажу без преувеличения — фюрер не остановится даже перед кровопролитием, каким бы жестоким оно ни оказалось.