Матвея Ивановича не надо было предупреждать. Отличаясь смелостью с молодых лет, он, как никто другой из военачальников, берег своих казаков. В этом отношении его можно было сравнить, пожалуй, лишь с покойным князем Григорием Александровичем Потемкиным. Правда, в отличие от светлейшего, атаман всегда готов был идти на оправданный риск.

Армия отдыхала. Казаки воевали. Атаман Платов день за днем описывал их подвиги в рапортах на имя главнокомандующего Беннигсена, обычно кратко, иногда подробно…

Минула всего неделя с начала отступления, а французы уже испытывали острый недостаток в продуктах питания. Они переправились через Пасаргу и сожгли за собой мосты.

Беннигсен не спешил догонять французов. 13 февраля главная квартира его армии была в Ландсберге, а ее авангарда — в Аренсдорфе, где русские расположились надолго. Обе воюющие стороны уклонялись от активных действий с участием больших сил. Отдельные столкновения при этом практически не прекращались и иногда завершались не в пользу русских.

15 февраля атаман соединился с пятью казачьими полками, пришедшими с Дона под командованием генерал-майоров Василия Тимофеевича Денисова и Николая Васильевича Иловайского. Имея теперь под своим началом не менее шести с половиной тысяч всадников, он вынудил маршала Нея оставить Гутштадт, небольшой городок в Старой Пруссии на берегу реки Алле. Неприятель отступил по дороге к Алленштейну, потеряв 55 человек пленными и до 400 убитыми.

Во время командования авангардом Матвею Ивановичу приходилось не только рапортовать начальству об успехах, но и давать объяснения по поводу событий весьма щекотливых, способных повлиять на репутацию казаков.

Утром 15 февраля по армии разнесся слух: генерал-майор Федор Карлович Корф, стоявший с егерями в деревне Петерсвальд, несколько часов тому назад взят французами и увезен в неизвестном направлении. Из рапорта маршала Нея военному министру, перехваченного в тот же день, стало известно, что ответственность за свое пленение и потерю двухсот человек убитыми и ранеными барон Корф возложил на Матвея Ивановича Платова, который якобы в ту ночь не выставил пикеты и не отправил в сторону противника казачьи разъезды. Главнокомандующий потребовал объяснений. Атаман ответил:

«…Пикеты и разъезды были впереди, и хорунжий Лютенсков двоекратно в ночь и третий раз на заре извещал его, генерал-майора Корфа, о приближении неприятеля, но, по-видимому, он не хотел принимать донесений, отчего и последовала такая опасность…»

Трудно представить, что Матвей Иванович не знал истинной причины пленения Федора Карловича. Конечно, знал, как и служивший под его началом артиллерийский полковник Алексей Петрович Ермолов и сам главнокомандующий Леонтий Леонтьевич Беннигсен. Последние оставили после себя «Записки», в которых есть строки, позволяющие восстановить общую картину того «весьма неприятного происшествия».

Вся команда Корфа расположилась на одном конце Петерсвальда, а сам он занял лучший дом священника на другом его конце и сразу же «принялся за пунш, обыкновенное свое упражнение», не позаботившись о безопасности. Казаки один за другим приезжали к нему, чтобы предупредить о приближении неприятеля. Предупреждение, однако, не дошло до сознания пьяного генерала.

В этой части оба мемуариста расходятся лишь в деталях: Ермолов пишет, что казаки застали Корфа за употреблением пунша, а Беннигсен сообщает, что они нашли его уже в постели. Никакого противоречия в этом нет: сначала мог быть ужин с привычными возлияниями, а после него — богатырский сон на мягкой перине в доме сельского пастора.

«Несколько человек вольтижеров, выбранных французами, вошли в темную ночь через сад в дом, провожаемые хозяином, и схватили генерала, — продолжал Алексей Петрович. — Сделался в селении шум… произошла ничтожная перестрелка, и неприятель удалился с добычею…»

Небольшая перестрелка произошла, по-видимому, у самого дома пастора, а «на другом конце» Петерсвальда развернулся настоящий бой, описанный Беннигсеном с использованием рапортов.

«Неприятель, поощренный таким началом — захватом русского генерала, — прошел с значительными силами через деревню и напал на наших егерей, уже стоявших, однако, под ружьем, так как казаки успели предупредить их о приближении французов, покинув свои аванпосты. Вместо ожидаемого появления командира батальоны подверглись стремительному нападению противника. Отряд оборонялся с большою храбростью, но не мог устоять… и вынужден был отступить по дороге на Зекрен». Здесь находилась значительная часть авангарда Платова.

В этом ночном бою русские потеряли 200 человек, в том числе двух офицеров и 43 солдата убитыми.

Естественно, Наполеон не упустил возможность «представить в бюллетене выигранное сражение и взятого в плен корпусного начальника, а дабы придать более важности победе, превознесены высокие качества и самое даже геройство барона Корфа, — иронизировал А. П. Ермолов. — Но усомниться можно, чтобы до другого дня могли знать французы, кого они в руках имели, ибо у господина генерала язык не обращался», то бишь не ворочался от чрезмерного употребления пунша.

Беннигсен не только отверг обвинение Корфа в адрес казаков и Платова, но и признал его поведение в плену «неслыханным».

Арьергард Нея отступил за Алле, истребив за собою мосты. Но это не остановило казаков. Переправившись через реку, они продолжали преследовать французов по дороге на Алленштейн.

Французы нуждались в отдыхе. Впрочем, непролазная грязь измотала и русскую армию. Лишь Платов не жаловался, хотя его казаки устали не меньше других, если не больше. Со времени вступления в Восточную Пруссию каждый из начальников непременно стремился прикрыться хотя бы одним донским полком. И до прибытия атамана многим это удавалось. Не случайно появление знаменитого героя накануне генерального сражения под Прейсиш-Эйлау поставило Беннигсена в затруднительное положение: он не смог дать генерал-лейтенанту «команду, соответствующую его чину и военным дарованиям».

Рассредоточенность казачьих полков, доходившая порой до раздробления их на сотни с подчинением командирам самых разных рангов, размывала славу донских воинов. Платов решил покончить с таким положением, поставить всех на место, невзирая на чины и титулы.

Сложившаяся ситуация столь прочно утвердилась в Заграничной армии, что некоторые генералы позволяли себе отдавать приказы командирам казачьих полков, даже не сносясь с Платовым. Этого атаман допустить не мог. Имея прочную опору при дворе, он не церемонился со своими высокомерными соратниками.

15 февраля командующий 5-й пехотной дивизией Н. А. Тучков приказал генерал-майору Н. В. Иловайскому выдвинуть семь казачьих полков в район Лихтенау, чтобы оградить войска правого фланга русской армии от неожиданных набегов неприятеля. При этом он не счел необходимым согласовать свое решение с Платовым. Узнав об этом, атаман тут же отправил рапорт Л. Л. Беннигсену:

«Ваше высокопревосходительство, покорнейше прошу приказать, дабы частные по армии начальники не касались своими распоряжениями донских полков; ему же, господину Тучкову, я сообщил сего числа, что прописанное им повеление остается без исполнения».