буксир, натаскать? Один, два вечера — и будешь иметь у него пять баллов… Он ведь, кроме шуток, может не дать медаль… Даже тебе!

— Спасибо… Это я просто горю на плохой механической памяти, — объяснил Алеша в досаде. — Мозг уже не принимает того, что надо запоминать без доказательств…

— Шериф! — крикнул Ельцов. — Парни, нашел, потрясная кличка… Он же вылитый шериф, ей-богу!

— Это пойдет, — расплывшись, одобрил Адамян, — да, Леш?

Дверь распахнула Таня Косицкая:

— Эй, Мариночка зовет, вместо урока мы будем телик смотреть…

* * *

Ребята шумно возликовали: «Мариночке — слава! Ура!..»

Опять директорский кабинет.

— К вам две мамаши, Кирилл Алексеич. — Алина вошла с этими словами. Томная улыбка на ее губах играла независимо от смысла того, что она говорила или слушала. — И сию минуту из милиции звонили: Додонова из пятого «А» сняли с поезда на Адлер.

— Сняли?! Фу-ты ну-ты… — Назаров откинулся в кресле. — Номер отделения, телефон записали?

— Да.

— Сейчас соедините меня. В Адлер его понесло… В Сочи то есть. У нас ему холодно!

Вошла Марина Максимовна в черном свитере с рукавами, вздернутыми до локтей.

— Можно? У меня просьба, Кирилл Алексеич…

Была в ней стремительность, которую он счел нужным притормозить. Наиграл хмурость.

— Минуточку, присядьте… Алина, пока не забыл: макулатуру, которую таскают маленькие, должен сортировать кто-то взрослый. Прямо скажите библиотекарю, — как ее? Верочка? — что я распорядился. Гляньте-ка, что я сегодня выудил оттуда… — Он предъявил две мятых книжки. — «Птицы России», монография, и Евгений Долматовский «Стихотворения и поэмы»…

— Смотрите, карта выпала… Карта сезонных птичьих перелетов, — живо отозвалась Марина. — Какой же дикарь выбросил?

— Вот давайте не будем на него похожи. Чтоб ни одной серьезной книжки не пропало, понятно, Алина? Лучше мне дарите — у меня дома в основном политическая литература… С пользой перечитаю… Долматовского того же.

— Хорошо, — с улыбкой сказала Алина.

Кажется, над ним уже иронизирует его секретарша. Да еще в присутствии этой женщины!

— А чему вы улыбаетесь? Вы знаете все его стихотворения? И тем более — поэмы?

— Все — нет…

— А улыбаетесь! Через две минуты соединяйте с милицией. Как вы поняли — в детприемник они его не упекут?

— Ну зачем, вряд ли…

— Родителей известили?

— Кто, я? Нет… Кто поймал, тот пусть извещает, для того там и сидит инспектор детской комнаты…

— Алина! — Назаров побагровел. — Вы мать Додонова видели? Какое у нее лицо было вчера? Мы все оглянуться не успеем, как у вас свой пацан будет! И представьте, что семнадцать часов вы не знаете, где он!

— Извините… Сейчас позвоню.

В дверь просунулись головы двух девушек.

— А вам что?

Оказывается, в канцелярию набилось человек тридцать десятиклассников. Марина объяснила со старательной непринужденностью:

— Это мой класс, мы хотим напроситься к вам в кабинет на этот час… Из-за телевизора. Там сейчас будут пушкинские «Маленькие трагедии» по второй программе. Оказывается, почти никто из моих не видел… а это нельзя не посмотреть.

— Да? — слегка растерялся Назаров. — Так-таки нельзя?

Алина саркастически покачала головой и напомнила:

— Кирилл Алексеич, вам надо двух мамаш принимать.

— Ну, я-то место найду… — Он посмотрел на Марину озадаченно. — У вас же сейчас совсем не это по плану?

— Нет, — вскинула она голову. — Но знаете, внеплановый Пушкин — он еще гениальней!

— Балуете вы их, вот что, — вздохнул Назаров и повернулся к телевизору. — Пирожными кормите свой десятый «Б»…

— Русской классикой я их кормлю! А это давно уже — хлеб. — Похоже было, что Марина рассердилась. — Ну что же вы? Время идет, скажите: можно или нельзя?

Он покорно щелкнул рукояткой «Рубина», а она распахнула дверь:

— Заходите, ребята!

Глядя, как этот табун вторгается в директорский кабинет, Алина подняла глаза к потолку и шепнула сама себе:

— Край света!

Но у Назарова глаза стали веселые. Вот он настроил, подкрутил, и на экране появилась заставка, обещающая показ «Моцарта и Сальери»…

Стульев в кабинете хватило только на девочек. Назаров потоптался, глядя на стоящих у стен мальчиков, потом флегматично, не торопясь, стянул зеленую скатерть с длинного стола, за которым проходили педсоветы, и сделал над ним приглашающий жест.

Они не заставили просить себя дважды.

Звучала тема из моцартовского «Реквиема».

Назаров, стоя за Марининым стулом, наклонился к ее уху:

— С вами не соскучишься…

— Благодарю… — И, не отводя глаз от экрана, где уже появился Николай Симонов — Сальери, она поднесла палец к губам: — Тссс…

Телефонный звонок. Вместо того чтобы снять трубку, Назаров отключил розетки обоих аппаратов и вышел из кабинета бесшумно.

Сальери начал свой монолог…

* * *

— Простите, вы ко мне? — окликнул Назаров двух родительниц в распахнутых пальто. Дожидаясь его в вестибюле, они обсуждали что-то; предмет дискуссии особенно распалял одну из них — Клавдию Петровну Баюшкину. Женщины оглянулись.

— Кирилл Алексеич, это вы? Очень приятно, Баюшкина.

— Назаров.

— Смородина. — Мать Алеши оказалась маленькой, щуплой и стеснительной.

— Попрошу на второй этаж, в учительскую… Только нужно раздеться.

— С удовольствием… Я, наверное, красная сейчас, как этот огнетушитель, — говорила Клавдия Петровна, выскальзывая из шубки. — Сюда шла с классом Юлия, моя дочь… И если бы она меня увидела, мне бы несдобровать!

— Вот даже как? — Он приподнял брови.

— Да-да, тут весьма щекотливый вопрос. Так что умоляю: не выдавайте меня…

— Хорошо.

— И меня, если можно… — совсем тихо и подавленно сказала Смородина.

* * *

…В учительской мы следим за разговором с того момента, когда суть щекотливого вопроса уже наполовину изложена: это заставило Назарова нахохлиться, помрачнеть… И Клавдия Петровна продолжала излагать — то понижая голос с оглядкой на Ольгу Денисовну, которая писала что-то за дальним столом у окна, то забывая об ее присутствии…

— В одиннадцать вечера, Кирилл Алексеич! Гости, конечно, не дождались и ушли. Смертельно обиженные… Причем явилась с мокрыми ногами! А у нее был нефрит, ей нельзя простужаться!..

Но я сейчас не об этом… Я вообще не понимаю, что у них там происходит, я прошу объяснить мне! Там маленький ребенок. Прекрасно. Я сама мать, хотя и не мать-одиночка, я знаю, что три года — это прелестный детский возраст, но… но я не готовила дочь в няньки, Кирилл Алексеич! Для этого не надо так долго учиться… В десятом классе, в решающем году они выкраивают время, чтобы по очереди гулять с этим ребенком в субботу и в воскресенье! Но если у меня или у отца просьба к ней — она не может, потому что «много задали»… А что они там делают по вечерам? Раза два в неделю — это уже традиция. Говорят? О чем говорят? Видимо, они выговариваются