был ответ, и дверь той комнаты закрылась перед ней. Она стояла в смятении, в сознании вины, грызла ноготь. Потом сбегала в ванную и принесла тряпку — затереть лужицы талого снега на полу. Но Алеша наступил на тряпку ногой и тоже сказал непреклонно:

— Иди, иди. Управимся. — Он нагнулся и стал действовать тряпкой с уверенным домохозяйственным навыком. Юля села в углу, плечи у нее вздрагивали.

— Дано: Жанне д’Арк хочется спасать Францию, — сказал Адамян меланхолически, — а папаша велит ей пасти коз. Спрашивается: как им договориться?

Алеша присел на корточки, поправил очки и заговорил:

— Нет… все-таки самостоятельность начинается не с того, чтобы доводить предков до инфаркта. Как-то иначе их надо воспитывать.

Вышла к ним Марина:

— Спит без задних ног… Алеша, зачем? Отдай-ка тряпку.

— А я уже все.

— Спасибо, ребята… Длинный был день, правда?

— Особенно мне спасибо, да? — всхлипнула Юля.

— Юля, не разводи мне сырость тут! Уладишь с мамой разумно, по-взрослому, и не будет никаких трагедий… Не инфантильничай, поняла?

— Тем более, — сказал Адамян, — что тебе не нужно осаждать Орлеан и спасать Францию. Спокойной ночи, Марина Максимовна.

Она стояла в дверях, провожая ребят.

Смородин, уходивший последним, сделал два шага вниз, потом три — обратно: огорченное лицо Марины не отпускало его.

— Зря вы так… Нельзя на всех реагировать с одинаковой силой, не хватит вас.

— Уже не хватает. На Майданова, например. На Таню, красавицу нашу… Да на многих…

— И что? Будете переживать?

— Сейчас нет, не буду. Выдохлась. Начну завтра с восьми утра, — улыбнулась она. — Спокойной ночи, Алеша.

* * *

— Разрешите?

В директорский кабинет входит учитель физики Сумароков — поджарый, высокий человек с палкой.

— У меня пустяковый вопрос. — Он прохромал только полрасстояния от двери до стола, остановился почему-то на середине и заговорил, избегая называть Назарова по имени-отчеству (может, не запомнил еще?). — Нельзя ли так устроить, чтобы приказы по школе оглашались не на уроке?

— Простите, не понял.

— Входит ваш секретарь, формально извиняется и отнимает ни много ни мало, а пять минут… Удобно ли это учителю — такая мысль не волнует ее.

Дверь распахнулась.

— Как вы можете, Олег Григорьевич? — вперед выступила пухленькая блондинка Алина. — Это я что, развлекаюсь? От нечего делать, да?

— Не знаю, милая, но так нельзя. Перед ребятами рождалась планетарная модель атома Резерфорда… и вдруг — пожалуйста! — является совсем другая модель…

— А уж это нехорошо, ей-богу! — Алина просто вне себя от сумароковского тона.

— Почему же? Модель сама по себе недурна, но не взамен резерфордовской, киса! А как по-вашему? — спросил физик Назарова.

— Минутку, Алина, это что — приказ о дежурстве в раздевалке?

— Ну да. И в буфете.

— Вот там и повесить. А если зачитывать — только на линейке с этого дня. Урок — неприкосновенное дело. Поняли?

— Я понятливая. — Алина поиграла многозначительной оскорбленной улыбкой.

— Это все, Олег Григорьич?

— Да, благодарю. — Он удалился, сухой и прямой, как раз в тот момент, когда звонок прекратил перемену.

— Уж для него-то я никак не «киса»! — Алина сузила глаза. — Во внучки ему гожусь…

— Ну-ну-ну… — произнес в рассеянности Назаров, собираясь на урок.

— Так будет каждый приходить и ставить свои условия. Знаете, что это, Кирилл Алексеич? Это ваш характер испытывается!

— Знаю! — бросил он, уходя. И уже в дверях: — Если позвонят из милиции насчет того беглеца из пятого «А», поднимитесь сказать, ладно?

— Как? Среди урока? Вы ж сами только что…

— А сейчас я говорю: если найдется ребенок, поднимитесь сказать. Среди урока! Истина конкретна, слыхали?

* * *

Кабинет военного дела и автомобилизма. Стенды, макеты, карты военной топографии. Ящик с песком. Присутствует только мужская часть десятого «Б».

Назаров трогал указкой нарисованный дорожный знак, глядя на Алешу Смородина. Тот стоял, от него требовалось этот знак истолковать.

— Ну?

— Запрещен разворот? — гадал Алеша.

— Пальцем в небо. Майданов!

— Преимущество в движении встречного транспорта, — спокойно, с ленцой сказал Майданов.

— Так, дальше. — Указка касалась другого знака. — Смородин!

— Не знаю, — сознался Алеша и сел, хотя Адамян подсказывал так, что повторить за ним легче легкого.

— Майданов! А ты постой, Смородин, постой…

— Конец запрещения обгона.

— Так, а здесь?

— Ограничение габаритной высоты… Подряд говорить? Ограничение нагрузки на ось.

— Майдан, ты уже машину, что ли, купил? — спросил кто-то сзади.

— А ты не знал? — огрызнулся он. — «Кадиллак»! Серый в яблоках…

— Тихо, остроумие потом… Смородин. — Директор подошел к нему вплотную. — Стало быть, по запрещающим знакам — ни в зуб ногой. Почему?

— Я уже говорил вам: я никогда не сяду за руль. У меня минус пять.

— Да-да, помню. И ты «неадекватен сам себе»…

— Даже если б разрешили, я бы не сел. Я был бы опасен! — Вдруг он улыбнулся. — Вон тот знак я понимаю…

— Который?

— Крайний слева. Означает «осторожно, дети!».

— Удивил! Тем более, что дети прямо нарисованы… Ну ладно, автомобилизм — дело факультативное, принуждать не могу. Но военная подготовка — это, брат, другое. На днях ты стоял такой же застенчивый, когда задача была — собрать автомат Калашникова. Теперь бы мог?

Алеша молчал.

— Да он же поступит в университет, Кирилл Алексеич! — не выдержал Адамян. — Ему же медаль обеспечена!

Назаров потемнел:

— Это еще не факт, Адамян! Факт, что есть статья шестьдесят третья Конституции СССР… Или выполнять ее — тоже не его мечта?

Алеша, у которого кровь отхлынула от лица, сказал:

— Там про мечту не сказано, в статье шестьдесят третьей… И я же не нарушил ее пока? Ни ее, ни других статей. Так что не надо повышать на меня голос. Если можно.

Назаров выслушал с усмешкой, взгляд его не смягчился:

— А профилактика? Сейчас я даже не про Смородина. Я — про «вечных белобилетников». Про эту установку их. Независимо ни от очков, ни от болезней… Когда молодой человек решает: солдатчина? казарма? хождение строем? Ну нет, увольте, это для других, для менее ценных!.. Симпатичен такой кому-нибудь из вас? Мне — нет.

Раздался звонок. Глядя прямо на Алешу, в глаза ему, Назаров закончил так:

— А про твои заслуги — и научные, и комсомольские — мне известно. И физик тебя нахваливает, и Марина Максимовна… Но в следующий раз я тебя гоняю по тактико-техническим данным, а также сборке-разборке автомата Калашникова. Основательно гоняю. Это ко всем относится! — предупредил и вышел.

Наблюдалось некоторое оцепенение.

Круглоголовый, с тонким голосом Ельцов высказал:

— Парни, а ведь у нас директор еще не обозванный ходит! Кличка Унтер подойдет?

— В смысле — Пришибеев? — уточнил Женя.

Подошел к Алеше Майданов, предложил с неловкостью и поэтому грубовато:

— Взять тебя на