— А это и не подарок. Это — кольцо. Обручальное. Ну же!

— Ты хочешь мне его надеть?

— Я — тебе. Ты — мне. Ты часом не забыла, что у нас все по-настоящему?

— Нет. Просто… никак не могу привыкнуть.

Татка робко улыбается мне и делает маленький нерешительный шажок, наконец, проявляя любопытство к происходящему. В полнейшей тишине надеваю кольцо ей на палец.

— Никаких выпирающих камней. Чтобы ты могла не снимать его, надевая перчатки, — поясняю свой выбор.

Татка в ответ кивает. Опускает взгляд на собственные отполированные ногти и принимается жевать губу — вот и вся реакция на мои старания. Признаться, я думал, что это будет немного не так… Может быть, она, напротив, хотела бриллиант побольше? Вскидываю голову, чтобы уточнить этот вопрос, а Татка, напротив, опускает лицо и прячет у меня на макушке.

— Спасибо. Оно… очень красивое.

Машинально прижимаю Татку к себе, вжимаюсь лицом в ее живот и понимаю, что она просто расчувствовалась и застеснялась. Так по-женски, что даже неожиданно. Я уж ожидал очередной шуточки. Или чего-то вроде того. В духе моей женушки.

— Тут я и себе купил, — говорю, откашлявшись. Татка немного отстраняется. Я протягиваю ей коробочку по второму кругу. — Наденешь?

— Да. Но только давай сразу проясним, потому как я серьезно запуталась… Мы это делаем ради Шульмана, или все же ради себя?

Чешу в затылке. М-да. Что-то я и впрямь не с того начал.

— Ради себя. О Шульмане — так себе была подводочка. Думал, что в противном случае ты и от кольца откажешься. А тут… вроде как надо.

— Ага, — улыбнулась чему-то своему Татка, — с этим мы разобрались… Ну, а раз все у нас по-настоящему, то… — ее тонкие длинные пальцы скользнули по моему, надевая обручалку, — вот. Теперь ты сто процентов мой, Клим Терентьев.

— Да, пожалуйста. Мне не жалко. А ты не думала взять мою фамилию, кстати?

— Ты мне не предлагал.

— Правда? — кошусь на часы, потому что, еще немного, и время начнет поджимать. — Значит, предлагаю. Мне кажется, так будет правильно. Ну, мы идем? Машина уже, наверное, ждет нас.

Татка кивает. Надеваю пальто, помогаю одеться ей, и спускаемся вниз. На небольшой стоянке у отеля нас ждет новенький Мерседес, который я арендовал на время нашего пребывания в Мюнхене. На хорошей машине, да по замечательным дорогам Германии — едем с ветерком. То и дело взгляд сползает с полотна трассы то на поблескивающее в свете фар кольцо, то на Таткин красивый профиль. Чувствую себя умиротворенным. Даже когда по приезду нас выходит встречать тот самый Клаус Шульман.

Тата

Самое удивительное, что я чувствую себя довольно комфортно. Среди всех этих людей. Довольно сдержанных, но приветливых, а еще очень мне интересных с точки зрения профессии. Разговоры кружатся в основном вокруг фармацевтики, но мне и эта тема более чем близка.

— Пойдем, я тебя кое с кем познакомлю, — улыбается Клаус, легонько приобнимая меня за талию. Оборачиваюсь к Климу. Он не говорит по-немецки, и поскольку я выступаю для мужа еще и в роли переводчика, не могу вот так запросто взять и уйти. — Пойдем, Тата! Тебе понравится. Отец пригласил самого Кёлера.

— Кёлер — это… — хмурит брови Клим.

— Профессор Кёлер. Он — просто гуру в сфере трансплантологии, — объясняю мужу и, вытянув шею, принимаюсь вертеть головой по сторонам. Мне ужасно не терпится познакомиться со светилом медицины. Прав был Клим — эта поездка помогла мне отвлечься от мыслей о моем маленьком пациенте. И хоть я не до конца еще оправилась от того, что случилось, дышать мне все же стало полегче.

— Тогда иди. Без тебя справлюсь. Только…

— Да?

— Если этот сопляк еще хоть раз протянет к тебе свои грабли, я их ему повыдергиваю. Согласись, некрасиво получится.

Клим говорит со мной по-русски. А смотрит исключительно на Клауса. Да так смотрит, что тот, не зная языка, все понимает, как надо. Улыбается, убирает руки, а когда мы отходим на безопасное, по его мнению, расстояние, шепчет:

— Ну и варвара ты себе выбрала, Тата!

Смеюсь. Заправляю волосы за ухо и перевожу взгляд на Клима. Ну, не знаю. На варвара Клим не похож… Напротив, он выглядит довольно цивилизованно в дорогущем костюме и с новой стрижкой, которую сделал перед самым нашим отъездом. Очень солидно и внушительно. Как самый настоящий бизнесмен, коим он и является. Эх… Вот же! Залипаю на собственном муже! Расскажи кому — засмеют. Но ведь это правда. Я вообще никого, кроме него, не вижу. Клаус даже вынужден толкнуть меня в бок, чтобы привлечь внимание к новым гостям, среди которых я узнаю и профессора Кёлера. Поскольку его фото довольно часто можно встретить на страницах научных журналов, ничего удивительного в этом нет. А вот в то, что Шульман-старший представляет меня не как жену Терентьева, а как одного из изобретателей сердечного клапана — странно. Все же я в данной компании выступаю в роли «плюс один». То есть такого себе приложения к мужу. Но, кажется, так думаю только я. Кёлер же степенно кивает, выказывая мне свое уважение, и ввязывается со мной в довольно оживленную беседу. Мне приходится здорово напрячься, чтобы ничего не упустить из его сбивчивой торопливой речи. Все же без практики языковые навыки теряются, как ни крути. А через пару минут к нам подходит и Клим. Шульман вновь оживляется:

— Господин Терентьев. Супруг госпожи Манукян. И мой партнер…

Прикусываю щеку, не давая сорваться с губ испуганному смешку. Но Клим безошибочно угадывает мое настроение. Бросает на меня смеющийся взгляд, пожимает руку профессору и, склонившись к моему уху, шепчет:

— Супруг госпожи Манукян? Так меня еще не представляли.

Касаюсь лбом атласного лацкана на его пиджаке. Не знаю даже, что делать — оправдываться или смеяться.

— Твой немецкий гораздо лучше, чем я думала, — улыбаюсь.

— И не надейся.

— Ты… обиделся, да?

— Шутишь? Это даже как-то приятно.

— Что именно?

— То, что у меня такая жена.

Закусываю губу, чтобы не расплакаться. Я понимаю, что это вовсе не признание в любви, а скорее комплимент моим достижениям… Но слова Клима один черт трогают что-то глубинное в моей душе. И заставляют мучительно сжиматься сердце. Он ведь даже не понимает, что все мои победы, бессонные ночи за конспектами и часы, проведенные у операционного стола — не что иное, как крохотные шажки на моем длинном-длинном пути к нему. Я, может быть, и сама только сейчас это осознала…

Набираю побольше воздуха в легкие и заставляю себя отлепиться от Клима. Если бы я не знала мужа так хорошо, то подумала бы, что он сам смущен сказанным. Но ведь такого просто не может быть. Это же Клим Терентьев! Где он, а где смущение, так?