– Смотри. Как следует посмотри. На себя.

Она повиновалась. К глазам ее подступили слезы, в горле пересохло, она задыхалась. Прижала к глазам рукав. Плакать она не могла – если заплачет, уж не остановится, будет рыдать и рыдать и в конце концов потонет в слезах. Они все потонут. Это и есть худший миг? Нет, и она знала это.

– Смотри, я сказал. – Он никогда не говорил с ней таким тоном, никогда от его голоса не пронизывало холодом все ее тело. Голоса он не повышал, но в нем не было и тени любви, лишь ярость. – Смотри, смотри, все смотри.

И ей пришлось подчиниться, она начала рассматривать снимки, один за другим.

Когда черед дошел до фотографии, на которой она изображена мастурбирующей, он остановил ее. Таких снимков было несколько, и он не хотел, чтобы она лишь бегло взглянула на них и принялась за другие. Нет, пусть рассмотрит получше. Затем он выхватил у нее снимки и выложил все три в ряд. Триптих: жена-бесстыдница. Его жена, в глянце, в цвете, лежала на кухонном столе, с влажными пальцами, запущенными внутрь себя. Легкие, проворные пальцы. И тут Роберт не выдержал и заплакал, от чего сердце Кэтрин разрывалось.

– Право, Роберт, мне так жаль… давно надо было все рассказать тебе… – Она подалась к нему, хотела обнять, прижать к себе, но он отстранился, отталкнул от себя ее стул. Он не хотел, чтобы она к нему прикасалась. Он схватил со стола фотографию, на которой она и Николас сидели на пляже.

– Что там, мать твою, было? – В его голосе опять больше гнева, чем боли.

– Давно надо было тебе все сказать… но… Нет, Николас ничего не знал. Правда… Ничего не знал… все это было так давно… я…

– А то я не знаю, когда это было, – прервал ее он. – Да и какое это имеет значение? Давно, недавно. Ты сделала это. – Он сгреб фотографии в кучу и швырнул ей лицо.

От неожиданности и страха она задохнулась. Большая часть снимков упала на пол, два-три опустились ей на колени. Она смахнула их.

– Да, Николас, – продолжил он. – Что он видел? Я – это одно дело, поступай со мной как знаешь, но он-то здесь при чем? Как ты могла? Никогда бы не подумал, что ты способна…

Он запнулся, а она молчала и ждала, когда ему удастся договорить, облечь мысль в слова. А ждать было опасно. Лучше бы прервать его, пока не сказано слишком много, но она тоже не находила слов. Она погружалась в прошлое, вспоминала.

– Кто это был? Мне надо знать, кто это, мать твою, был. И что это было – долгий роман? Или тебя просто, как какую-то шлюшку, приехавшую на курорт поразвлечься, трахнул местный официант? А что, легкая добыча. Этакая английская потаскушка – немного солнца, бокал-другой вина, и под любого ляжет. Правда, как правило, такие не берут с собой своих ублюдков. Тебе что, скучно стало? Захотелось чьего-то внимания?

– Нет, нет, все было совсем не так… – Ей казалось, что с ней разговаривает не Роберт, а совершенно незнакомый человек.

– Да? А как же в таком случае? Он фотографировал нашего сына. Ну, валяй, говори, как это было.

– Не кричи на меня!

Потому что он действительно кричал, и от этого у нее путались мысли. Холодности в нем больше не было, он оттаял, ярость согрела его.

– Пожалуйста. Прекрати. Я все тебе объясню. Просто выслушай меня… попробуй послушать… – Она схватила его бокал с виски и осушила его. Она готовилась все произнести вслух, признаться в том, о чем – и почему – раньше ничего ему не говорила. – Помнишь, я не хотела, чтобы ты уехал, оставил нас там вдвоем? Я просила тебя остаться, не думать о работе… – Она остановилась, подбирая слова, но он не дал, прервал ее и, не в силах сдержать ярость, заговорил вновь:

– Неслыханно! Получается, это я во всем виноват? Получается, мой ранний отъезд оправдывает то, что ты трахалась с каким-то незнакомым типом прямо под носом у нашего сына? Напоказ ему? Выходит, ты и впрямь считаешь, что тебе все позволено? Что ты всегда права? Что правда всегда на твоей стороне? Кэтрин – святая шлюха.

Она была потрясена. В тот момент он ее ненавидел, она это осознавала ясно. Как же быстро он перешел от любви к ненависти! Да, он оскорблен, сказала она себе, но, кажется, дело не только в этом. Из горла у нее вырывались какие-то хриплые протестующие звуки. Она видела, как у него открылся рот, слова полились потоком:

– Ты что же, четыре дня не могла без меня вытерпеть? Четырех дней без секса вытерпеть не могла? А ведь, насколько я помню, мы с тобой и так тогда сексом почти не занимались. Потому я и купил тебе это чертово нижнее белье. – Он ткнул пальцем в одну из фотографий. – Ладно, и сколько все же времени это продолжалось? Потом вы встречались время от времени? Уже в Англии, за бокалом красного? А может, во время командировок? С собой его брала?

Чего она ожидала? Только не этого. Она смотрела на разбросанные по полу фотографии, потом наклонилась, чтобы собрать их.

– Как они к тебе попали?

Роберт не ответил, схватил портфель и швырнул на стол книгу. «Идеальный незнакомец».

– Стало быть, это про тебя.

Она почувствовала, как ее халат пропитывается потом.

– Да, только все было не так… не так, как тут описано… – Ощущение было такое, будто он стиснул ей горло и слова бессильны вырваться наружу.

– Да ну? А чего же в таком случае ты так разволновалась? Зачем в огонь бросила? Ты только что сказала, что Николас ничего не знал, но ведь ему тоже послали книгу, разве не так? Стало быть, и он каким-то образом связан с этой историей…

– Да, но… – начала она и тут же остановилась. – Ты прочитал?

– Нет. Не смог заставить себя. С меня и этого хватило. – Он снова пнул ногой фотографии. – Так это он написал.

– Нет, – едва слышно прошептала она.

– Что? Не слышу. – В его голосе презрение. Угроза.

Она покачала головой.

– Кто в таком случае? Его жена? Она что, все узнала?

– Его отец. Мне кажется, это его отец.

– Отец? О Господи. Так это был молодой человек? Нельзя ли точнее – насколько молодой? Только не говори мне, что он несовершеннолетний.

И тут уже Кэтрин повысила голос, но это не крик, а вопль. Пронзительный и отчаянный:

– Он мертв! Он умер…

Она видела, как перекосилось от ужаса лицо Роберта. Это была волна ужаса, которой понадобилось двадцать лет, чтобы докатиться от нее к нему и смести все с таким тщанием выстроенные ею сооружения, обороняющие их совместную жизнь.

1993, лето

Была не полночь и не три утра. Была вторая половина солнечного, лучезарного дня. Мы с Нэнси сидели у себя в саду, читали газеты и пили чай. Мы передвинули стулья на угол террасы, ловя последние лучи солнца перед тем, как наш сад, выходящий на север, окажется в полной тени. Поначалу я ничего не услышал, лишь, выйдя на кухню долить чая, увидел через стеклянную входную дверь две фигуры. А потом и услышал. Лишь по прошествии времени я сообразил, что, скорее всего, они какое-то время стучали, ибо, оказавшись на кухне, услышал уже не просто стук – в дверь колотили кулаками. Не угрожающе, но настойчиво. В руках у меня был чайник, я уже наклонил его над чашкой, но теперь отставил в сторону и посмотрел через открытую кухонную дверь на Нэнси: защищаясь от солнца, она надвинула на глаза шляпу и погрузилась в чтение. Что именно она читала? Сейчас уж не помню точно. Кажется, это был раздел рецензий, так что, скорее всего, речь шла о спектакле, или фильме, или концерте, сообщение о котором она собиралась обвести кружком и предложить мне купить билеты. Но этого не произошло. И вообще с тех пор мы ни разу не сходили в театр и не слушали музыки.