Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что рвать? – не понял Нестор Васильевич.
– Как – что? Зубы, конечно. Вы ведь зубы пришли лечить?
Загорский отвечал, что с зубами у него все в порядке. Но даже если бы и нет – неужели врач стал бы рвать зубы такими щипцами? Это же какой-то кузнечный инструмент. В ответ фельдшер только вздохнул: что делать, зубоврачебного оборудования в лагере не имеется, нужно обходиться тем, что под рукой. Нестор Васильевич кивнул понимающе, однако заметил, что щипцы в этот раз не пригодятся: зубы у него в порядке, зато беспокоят сильные боли в почках.
На это фельдшер только плечами пожал. Тут нет даже простых обезболивающих, не говоря уже о специфических почечных препаратах. Единственное, чем он может помочь – госпитализировать пациента и освободить его от общих работ.
– Благодарю, – сказал Загорский, – мне не нужно освобождение, я, если можно так выразиться, артист.
Фельдшер посмотрел на него с интересом. Ах вот почему его лицо кажется таким знакомым. Он же их новая театральная звезда! Любопытно. А чем он на воле занимался?
– На воле я был фармазоном, торговал драгоценностями и золотом, – отвечал Нестор Васильевич.
Фельдшер засмеялся: в лагере сейчас и драгоценности, и золото очень бы пригодились. Нестор Васильевич пожал плечами: как знать. Может быть, что за золото его бы просто убили. Фельдшер согласился: это правда. Никогда не знаешь, где добро злом обернется.
– Слушайте, – неожиданно сказал Загорский, – черт с ними, с почками! Могу я с вами поговорить как мужчина с мужчиной?
Фельдшер улыбнулся – почему же нет? Нестор Васильевич признался, что здесь, в санчасти, лежит женщина, которую он любил когда-то. У нее, кажется, случился удар, и чем все это закончится, неизвестно. Однако он очень хотел бы просто посмотреть на нее, может быть, в последний раз. Возможно ли это?
Фельдшер поморщился. Он понимает, о ком говорит гражданин фармазон: это женщина необыкновенного мужества и стойкости, но судьба никого не щадит. Он, конечно, не против последнего свидания, но под каким соусом это провернуть, ведь лежит она в женской палате?
– У меня есть немного денег на лагерном счету, – сказал Нестор Васильевич. – Кроме того, я теперь артист, а, значит, имею некоторый блат. Если это поможет решить вопрос…
Фельдшер только головой покачал – нет, не поможет. Если женщины-пациентки нажалуются начальству, врач сам отправится на общие работы, а то и в Секирку. На минуту оба задумались. И тут Загорского осенило.
– Слушайте, – сказал он, – у вас есть еще один медицинский халат?
– Халаты у нас есть, – отвечал фельдшер, – это единственное, чего у нас в достатке. Другое дело, что халаты эти не такие уж и белые.
– Это неважно, – отмахнулся Загорский. – Мы вот что сделаем. Я надену халат, и мы устроим как бы консилиум в женской палате. Ни для кого не секрет, что среди заключенных есть и врачи. Пусть пациентки думают, что я тоже врач, никто же не знает, что я фармазон.
Фельдшер задумался, потом покачал головой. Он сильно рискует.
– Я в долгу не останусь, – пообещал Загорский.
Фельдшер почесал подбородок, потом нерешительно поднял на собеседника глаза. Не сможет ли уважаемый Василий Иванович рекомендовать его в качестве актера в театр «ХЛАМ»?
Загорский удивился: неужели работа фельдшера настолько тяжелая, что надо бежать от нее в театр? И тяжелая, и противная, отвечал доктор, но дело не в этом. Он к лицедейству давно питает пристрастие, на воле даже играл в любительском театре.
– Могу обещать вам только одно – сделаю все, что возможно, – сказал Нестор Васильевич.
Спустя пять минут они уже входили в палату. Импозантному седовласому Загорскому халат очень шел. Со стороны он был даже больше похож на настоящего доктора, чем сопровождавший его фельдшер.
Графиня лежала в дальнем углу, у холодной стенки, через которую, казалось, со свистом прорывается в палату ветер. И хотя больная была прикрыта одеялом, даже смотреть на нее было холодно. Фельдшер извиняющимся тоном заметил, что графине все равно, где лежать, а в места потеплее они кладут выздоравливающих.
– Это неправильно, – нахмурился Загорский. – Вы знаете, что в китайской медицине инсульт относится к болезням ветра? Лежа тут, она не выздоровеет никогда. Ее надо переложить в более теплое и спокойное место.
Фельдшер хотел было сказать, что она и в теплом месте не выздоровеет, но посмотрел на Загорского и сдержался, только кивнул – переложим.
Они уселись рядом с кроватью графини. Доктор громко нес какую-то наукообразную чепуху, Загорский внимательно рассматривал лицо больной. Левая сторона была перекошена, один глаз прикрыт.
– Она не говорит? – спросил Загорский.
– Увы, нет. И даже, похоже, не понимает, что происходит.
Да, она не понимает, с горечью сказал себе Нестор Васильевич. Лицо ее не изменилось, даже когда он вошел в палату. И все равно, можно попробовать что-то сделать, хотя, конечно, шансы невелики. Но это его долг. Не говоря уже о том, что графиня, кажется, узнала, где находится Алсуфьев. Если не сможет сказать, то, возможно, хотя бы напишет?
– Я сейчас попробую провести одну процедуру, – негромко проговорил Нестор Васильевич. – Продолжайте нести чушь и вообще ведите себя, как ни в чем не бывало.
Но фельдшер не пожелал вести себя как ни в чем не бывало. Более того, он изумился. То есть как это – процедуру? Гражданин фармазон что же, имеет представление о медицине?
– Имею некоторое – о китайской, – отвечал Загорский нетерпеливо.
Не обращая больше внимания на фельдшера, он закатал рукава и принялся за графиню. Первым делом выслушал ей пульс в нескольких местах. С каждой минутой лицо его становилось все более мрачным. Фельдшер наблюдал за ним с необыкновенным интересом. Они так увлеклись, что пропустили момент, когда в палату кто-то вошел.
– Что здесь происходит?! – женский голос был довольно приятным, но грянул, как гром с ясного неба.
Фельдшер подскочил, дрожа; поднялся и Загорский. На него глядела симпатичная и даже ухоженная женщина средних лет. Серые глаза, русые волосы, уложенные в прическу. Тело чуть избыточное, особенно в бедрах, но талия тонкая.
– Мария Николаевна, я все объясню… – залепетал фельдшер.
Мария Николаевна? Так это и есть та самая загадочная заведующая санчастью, о которой они говорили с графиней? Это может быть интересно…
– Объясняться будете в Секирке, – железным голосом объявила начальственная дама, потом посмотрела на Загорского. – Посторонних прошу выйти вон. Немедленно, иначе вызову охрану.
И тут же, не дожидаясь ответа, сама вышла вон из палаты. Фельдшер схватился за голову и глядел на Загорского в ужасе: что-то будет?
– Не волнуйтесь, – одними губами сказал Загорский, – я с ней поговорю.
И ринулся следом за Марией Николаевной, которую про себя окрестил уже просто Марией. Не очень вежливо, но все-таки лучше, чем Машка Николаевна, как зовут ее уголовники.
– Постойте, гражданка…
Как же ее фамилия-то? Кажется, Фельдман?
– Гражданка заведующая, одну минуту.
Она не остановилась, но немного замедлила шаг. Нестор Васильевич быстро нагнал ее, слегка коснулся плеча. Есть такие прикосновения со стороны мужчины, которые на женщину действуют почти безотказно. Даже если женщина отбросит руку, можно считать, что дело наполовину удалось.
Мария Николаевна руку все-таки отбросила, но дело, знал Загорский, было уже почти сделано.
– Что вам нужно и кто вы такой? – она смотрел на него с возмущением, но возмущение это, чувствовал он, было не совсем искренним. Где-то в глубине ее глаз светилось любопытство. Наверняка она была на премьере, наверняка видела Загорского раньше.
– Графиня К. рассказывала мне о вас много хорошего… – с такими женщинами нельзя говорить банальности, вроде комплиментов их внешности. Тут нужны средства сильнодействующие и одновременно деликатные.
Лицо ее омрачилось. Кажется, она действительно была дружна с графиней. И, похоже, инсульт подруги оказался ударом и для нее. Непонятно только, почему заведующая санчастью не окружила княгиню большей заботой.
Мария Николаевна остановилась, повернулась и теперь глядела на него почти в упор. Лицо красивое, но несколько отечное, особенно неприятны темные тени под глазами. Вот у кого, похоже, настоящие проблемы с почками. Что, если
