– Луиза, ангел мой! Обожаю людей, которые умеют меня рассмешить! Или заставить плакать… Ты здесь единственная, кто на это способен.

Она искренне сочувствовала равнодушию родителей Луизы к ее карьере.

– Хотя знаешь, с другой стороны, бывает и хуже, когда родители за тебя решают, кем ты будешь.

– А твои тоже за тебя решают?

– Не то слово! Иногда мать хочет, чтобы я поступила в университет и стала учительницей или работала в библиотеке, а отец – чтобы я удачно вышла замуж. А иногда наоборот. Они часто ссорятся на эту тему, потом мирятся и обвиняют во всем меня.

– А твой брат?

– С ним даже вопросов не возникало: Питер всегда собирался стать музыкантом. Сразу после школы он поступил в Академию. Правда, закончить не успеет – его призовут. Ему дали отсрочку на первый год, потому что у него двойная стипендия. Остался только один семестр.

– Может, к тому времени война закончится.

– Не закончится.

– Откуда ты знаешь?

– Просто знаю, и всё. Папа говорит, Гитлер становится невероятно могущественным. К тому же он безумен.

Луиза давно заметила, что Стелла часто цитирует своего отца как последнюю инстанцию в разговоре. Иногда – например, сейчас – это раздражало.

– Во всяком случае, пока ничего особенного не происходит. Все наши эвакуированные вернулись обратно в Лондон; налетов, которыми нас так пугали, тоже нет. А еще мой папа говорит, что с каждым месяцем у нас все больше и больше самолетов, кораблей и тому подобного, и немцы не посмеют нас атаковать. Так что твой папа может и ошибаться.

Однако выражение лица Стеллы – даже самая ее поза – говорило о невозможности такого предположения, и Луиза закрыла тему. К этому времени они так привязались друг к другу, что могли часами спорить, не одобрять друг друга, не соглашаться, но никогда не ссорились.

– Как же мне повезло, что ты здесь! – восклицала Стелла. Иногда за этим следовал список достоинств Луизы: неглупая, много читает, определилась с карьерой и вообще «человек серьезный». Луиза, краснея от удовольствия, отрицала свои добродетели, сознавая, что на самом деле слишком мало читает и напрягает мозг. В ответ она предпринимала контратаку, перечисляя таланты подруги, которые ей казались более существенными, поскольку давались легко: Стелла могла сыграть что угодно без нот, бегло говорила по-французски и по-немецки, обладала превосходным слухом и фотографической памятью – ей достаточно было прочитать рецепт один раз и запомнить каждую деталь.

Иногда говорили о том, как здорово, что они встретились, и Стелла приводила в пример других девушек, ужасно скучных, по ее мнению, и даже перечислила семь стадий дебютантки:

– Сперва все такие заядлые наездницы с блестящими румяными личиками, в твидовых пиджаках, рассуждают об охоте и копытах. Затем жеманятся, затянутые в тюль и кружева; маленькие жемчужные ожерелья и тугая завивка. Потом в белом атласе сияют и рыдают на собственной свадьбе. Затем в кашемировом костюме держат на руках отвратного младенца, жемчуга уже покрупнее, – а, да, забыла первый выход в свет с этими идиотскими перьями в волосах и в длинных перчатках. Потом, уже заметно разжирев, в сложносочиненной шляпе на выпускном ребенка. И наконец, совершенно увядшие, в бежевых кружевах на первом балу дочери… – Все это изображалось в лицах, с характерной мимикой; жестами обрисовывались соответствующие одеяния, пока Луиза не обессилела от смеха.

– Генриетта не так уж плоха, – возражала она.

– Да брось! Она спит исключительно на спине, чтобы лицо оставалось гладким.

– Ты-то откуда знаешь?

– Мэри Тейлор рассказывала: у той вечно кошмары, и Мэри приходится ее будить.

– Ну, есть еще Ангельские Близнецы.

Анжелика и Кэролайн Редферн были похожи как две капли воды: пепельные блондинки с бархатными карими глазами и длинными, изящными ногами. В школе они считались шикарными.

– А, эти! Они производят впечатление только вдвоем – как парные статуэтки для коллекционера имеют бо́льшую ценность, чем поодиночке.

Отсмеявшись, Луиза отметила, что Стелла балансирует на грани самодовольства.

– Мы-то сами тоже не подарок.

– А я и не утверждала обратного! Зато мы стараемся чего-то добиться, растем над собой.

Почему-то за Стеллой всегда оставалось последнее слово. Кстати, и за Норой тоже. Видимо, я просто слабохарактерная, начала сомневаться Луиза. Да ну, глупости! В то же время она понимала, что Стелла – ее лучшая подруга, и поскольку, в отличие от нее, ни разу не училась в школах и пансионатах, это был новый увлекательный опыт, который омрачала лишь мысль о предстоящей разлуке: Стелла планировала остаться и завершить обучение.

– Хотя кто его знает… Вообще-то я ненавижу готовить и не собираюсь заниматься домашней работой. Да и что толку учиться, как разговаривать со слугами, если скоро их вообще не будет?

– Не говори глупостей! Слуги всегда будут!

– Неа. Они уйдут заниматься какой-нибудь военной работой и не вернутся. Ты бы вернулась?

– Это другое дело.

– Ты рассчитываешь на старую классовую структуру общества.

– Ну и что? Она же существует.

Однако тут Луиза нечаянно затронула новую, доселе скрытую «жилу»: Стелла пустилась рассуждать о политике.

– На чем, по-твоему, основана классовая структура? Людям не дают возможности получить хорошее образование – в результате они способны выполнять только тяжелую, монотонную работу – либо рассчитывают на тех, у кого есть призвание, типа медсестер – те все равно будут заниматься любимым делом, как бы скудно ни платили. Вот так бедных, малообразованных людей и держат на своем месте, не давая никуда расти.

Они лежали валетом на постели, завернувшись в одеяла, и поедали шоколадные конфеты. Какое-то время обе молчали. За окном бушевала непогода: барабанил дождь, пронзительно завывал ветер, словно в такт хаотичным мыслям Луизы.

– Ты никогда об этом не задумывалась, да? – спросила Стелла.

– С этой стороны – нет.

– У тебя в семье не обсуждают такие вещи?

– Да не особенно. – Луиза вспомнила, как отец ругался на лентяев, не умеющих работать. – Папа однажды рассказывал, что во время всеобщей забастовки водил автобус.

Стелла лишь рассмеялась.

– Вот я и говорю – консерватор до мозга костей.

– А мама работала в Красном Кресте и еще в благотворительных обществах.

– Благотворительность – лишь очередной способ удерживать людей в самом низу социальной лестницы.

Луиза умолкла. Речи Стеллы ее изумляли. Ей не хватало ни знаний, ни опыта, ни логики, чтобы возражать, отрицать или добавить что-то свое.

Позже, когда они почистили зубы и легли и к ним заглянула мисс Реннишо пожелать спокойной ночи (оказывается, на дорогу упало дерево), Луиза спросила: