– Ты знаешь, Филька, по-моему, такое затемнение устраивают, чтоб клиент не разобрался, какую гадость ему навалили в тарелку.

– Да нет, еда у них классная, сейчас сам определишь.

Из полумрака внезапно материализовался официант и вкрадчивым голосом попросил пройти за столик. Приглашающе взмахнув рукой, он пошел впереди, указывая дорогу. Двигался официант с грациозностью огромной котяры.

Столик оказался солидных размеров столом, густо уставленным тарелками и бутылками разного калибра.

– Приятного общения, – пожелал официант, – если понадоблюсь – я рядом.

Он вдвинулся в полумрак боком, словно в волну, и тут же исчез.

– Филька, я же тебя просил!

– А ты не ешь, не ешь, ты только смотри и пей свой боржомчик. Вот, бутылочку приготовили.

При слове «боржомчик» официант проявился из темноты, одним движением сорвал закрывашку, бесшумно наполнил стоящий передо мной бокал и снова пропал.

– Я ж целый день на работе, верчусь, бегаю, не до «поесть», так хоть поужинаю по-человечески, с оттягом.

Глаза привыкли, и содержимое тарелок приобрело вполне привлекательный вид. Филька набулькал вина из бутылки с длинным горлышком и, протянув ко мне фужер, предложил:

– Со свиданьицем?

Я осторожно звякнул о фужер своим бокалом.

– Будем здоровы!

Ел Филька быстро, но аккуратно. Не чавкал, не елозил локтями по столу. В общем, вел себя вполне достойно.

– Извини, – сказал он, прерываясь на секунду, – заморю родимого, чтоб сосать перестал, и поговорим.

Одна из четырех девиц соскользнула со стула перед стойкой и направилась в нашу сторону. Походка однозначно выдавала как ее профессию, так и намерения. Бедрами она покачивала так, будто в ресторане сильно штормило, и палуба убегала из-под ее сильно обнаженных ног. Юбка у девицы заканчивалась там, где должны были начинаться трусики, а верхние пуговицы блузки она позабыла застегнуть.

– Мальчики, вам не скучно?

Филька прожевал, отхлебнул из бокала и коротко приказал:

– Пошла вон.

Девица развернулась и, так же виляя бедрами, вернулась к стойке.

–Зачем ты так грубо?

– Дешевка, титька тараканья. Посидеть нельзя спокойно, липнут, точно шпроты на усы.

Филька тщательно утерся салфеткой, откинулся на спинку стула, вытащил из пачки сигарету и со вкусом прикурил.

– Хорошо! Вот в такие минуты я чувствую вкус жизни, ее течение, как она огибает меня, пенит, бесится, будто вода в джакузи, а я запускаю в нее руки по плечи и вырываю свое.

Одно из правил психометрии гласит: разговаривать с каждым человеком на его языке. Первый слой этого правила означает переходить на метафорический уровень собеседника и понятную для него лексику. Второй, и главный, разговаривать о нем самом.

В принципе главная цель любой беседы – поговорить о собственных проблемах. Прислушиваясь к разговорам на улице, в автобусе, я постоянно поражаюсь человеческой способности вести длинные разговоры с воображаемым слушателем. Предположим, двое уселись поговорить, и первый хочет сообщить второму нечто о себе, рассчитывая на сочувствие и поддержку. Но стоит ему умолкнуть, как вместо понимания собеседник вываливает на него свои проблемы. Разговора, по существу, нет, каждый обращается к воображаемому слушателю, и в результате высокие договаривающиеся стороны расходятся, в лучшем случае ни с чем, а в худшем – с ощущением напрасно потраченного времени.

Психометрист – тот, кто умеет слушать. Дайте человеку возможность поговорить о себе, расспросите, покивайте головой, произнесите несколько ободряющих слов – и он ваш.

В полном соответствии с правилом я задаю вопрос. Просто и в лоб.

– Слушай, мы же с тобой столько не виделись. Расскажи, что ты делал эти годы?

Филька довольно щурится.

– Эх, сколько видано! С тех пор, как мы в этом зале твою свадьбу гуляли, столько всего утекло.

– Помнишь, значит, свадьбу.

– Конечно, ваш стол стоял там, где сейчас бар, а я у окна сидел, под постером. Кстати, Вера тебе еще не надоела? Сколько лет можно яйца в одно гнездо складывать, м-м-м??

– Еще нет.

– А то смотри, могу профессионалку подкинуть! Бедраж, шапочки для близнецов – четвертый номер, гнется, словно пружина, но не ломается. О деньгах не думай, все за счет заведения!

– Филька, ты же о себе начал, а на меня перешел. Не дело, братишка!

– Тоже прав, вот где ты прав, там ты прав, ничего не могу сказать. Есть среди вас всякие, воображают много, ходят фертами, а задница в заплатах.

– Ты о ком?

– Да о твоих дружках из общества психометристов. Мотла знаешь?

– Знаю.

– Я с ним вместе в строительном управлении пахал, лет пятнадцать назад. Был не лучше других: воровал, где мог – не стеснялся, пиво вечером вместе принимали, девку-нормировщицу в углу обжимал. А теперь, психометрист, психометрист, герой нашего времени! Я ему говорю как-то: ты про Краснодеревщика слышал? А он мне дурачка строит, – какой такой Краснодеревщик? А я ему говорю, этой мой прадед. Когда твои родственники на Привозе гнилой селедкой торговали, про моего слава на всю империю шла.

– На какую империю?

– На Российскую! Ты что, забыл? Краснодеревщик ведь и твой прадедушка, не только мой.

Да, научный факт – Филька такой же потомок Краснодеревщика, как я. И даже больше, он ведь по мужской линии, прямой наследник, а я через бабушку. Был бы прадед Хаим жив, ох и устроил бы он головомойку незадачливым потомкам, за сидение в ресторане, скабрезные разговоры, и вообще. По совокупности.

– Ну, так я отвлекся! – Филька закурил новую сигарету, небрежно бросил зажигалку на стол и крепко приложился к бокалу с вином.

– Когда вы свалили, начал и я подумывать о прогулке за бугор. Израиль меня не привлекал ни тогда, ни сейчас, и я рванул в Германию. Мазанул там, подмигнул тут, короче, через три месяца меня выпустили из резервации на вольный воздух Неметчины. Денежки у меня с собой были, и я их тут же вложил в шпиль-халле, зал с игральными автоматами и пивом. Хоть номинально я владел половиной этого заведения, но пахал, будто последний турок. Разносил кружки, мыл посуду, подметал, чистил заблеванный немцами сортир, лишь бы не платить лишнюю копейку. Ложился в три ночи, вставал в десять утра с дурной головой и – бегом в заведение: привести в порядок, надраить, прикупить, чего не хватает. Зарабатывал совсем даже неплохо, приварок катил жирный, но через полгода мне такая житуха остохренела, а еще через полгода продал я свой пай и укатил в Швецию. Почему в Швецию? А бабы мне ихние нравились, гладкие, ухоженные кобылки. Вот я и решил вволю покататься, пока не повязала меня очередная Вера.