– Оклемался, болезный? Чай пьешь, систему прокачиваешь?

– Уж больно ты догадостный! Часом не Мастер?

– Конечно, Мастер, Мастер похоронных дел! Есть такая профессия, родину очищать. Но к делу; завтра у тебя лекция в четыре часа, на сей раз публику соберем более избранную. А с утра Лора приедет, покатает по городу. Есть возражения?

– Да нет, все хорошо.

– Ну, до встречи. Не обижай девочку, у нее семейная жизнь накренилась, подскажи, если спросит. Она к тебе с большим пиететом относится, все-таки, ты ее бывший учитель.

– Хорошо, постараюсь. А когда она будет?

– Я думаю, она сама позвонит, договорится. Ладно, спокойной ночи. Лекция твоя мне понравилась.

– Спасибо, дорогой. Спасибо, что вспомнил.

–Хоп!

Снова откидываюсь на спинку кресла. От желудка по телу разливается приятная теплота. Вытягиваю ноги; если так посидеть с полчаса – можно не спать до утра.

Иногда я задаю на семинарах вопрос:

– Почему телесные удовольствия более распространены и более почитаемы, чем интеллектуальные или духовные наслаждения? Ведь разум у человека развит лучше тела, мозг постоянно улавливает и перерабатывает гигантские объемы информации, в то время как у большинства людей физические возможности используются едва ли на треть?

Шуму, обычно, этот вопрос вызывает много. Споры длятся иногда по нескольку дней. Вопрос действительно непростой, и у него есть множество толкований и аспектов. Но, если выделить главное, то дело, наверное, заключается в уровне готовности систем, реагирующих на интеллектуальные и физические раздражители.

Тело находится в большей «боевой готовности», чем разум, и поэтому легче и острей реагирует на удовольствия. Причина кроется в степени контроля человека над его системами. Физиологические процессы протекают в нас автоматически; мы не заставляем желудок переваривать пищу, почки – вырабатывать кровь, а легкие – вдыхать воздух. Они живут сами по себе, и потому уровень их реагирования высок.

Чтоб почувствовать духовные наслаждения, необходимо манипулировать интеллектуальной системой, которая не работает автоматически, а подчиняется личности человека. Для ее «раскачки» необходимо приложить усилия. Отсюда, кстати, можно понять, где главное в нас, а где второстепенное. То, что Космос поставил на автоматическое самообслуживание и вывел из круга управления, видимо, не нуждается в нашем вмешательстве и, следовательно, не есть главное. То же, над чем мы должны работать: улучшать и совершенствовать, полностью подчинено нашей власти и является главным в человеке.

Но как приятно после ужина дремать в мягком кресле, вытянув ноги возле теплого листа. Моя подводная лодка, покачиваясь, отдает швартовые и начинает медленный круг над спящей Одессой. По рыбам, по звездам…

Д-р-р-р, опять телефон. Лора, небось. Точно, она. К девяти? Замечательно! Да, в холле. Устал. И вам. Спокойной ночи.

Мягкие волны сна еще качают мое тело, но голова уже над поверхностью. Сколько же я спал? Восемь минут. Что ж, пора приниматься за дело.

Д-р-р-р, телефон. Это еще кто, вроде все уже отзвонили!?

– Привет, братан, с приездом.

– Простите, с кем имею честь?

– Не узнал, значит? Нехорошо забывать родственников, особенно близких.

–И все-таки, уточните, пожалуйста.

– Да Филя это, Филя, совсем ты от коллектива отбился.

А-а, Филька! Действительно, есть у меня такой родственник, единственный, оставшийся в Одессе. Его мать – моя тетя, дочь погибшего на фронте сына прадеда Хаима. Мы почти ровесники, в детстве даже дружили, но потом, годам к тринадцати, разошлись; каждый занялся своим делом. Он постоянно маячил на окраине моей жизни, почти никогда не оказываясь близко к центру. Братом он меня не называл. Это что-то новое.

– Привет, Филька! Действительно, не узнал, богатым будешь. А кто тебе сообщил о моем приезде?

– Обижаешь! Город маленький, все на виду, ты только таможню прошел, а мне уже сообщили, братан твой приехал. Ну, долго по телефону говорить будем? Давай спускайся, посидим в ресторане.

– Куда спускаться? Ты вообще, где?

– Я ж тебе говорю, в холле гостиницы. Вали вниз, я машину отпустил, можем часик покалякать без помех.

Н-да, честно говоря, калякать с Филькой после такого дня несколько не входило в мои планы. Но деваться некуда. И кроме всего прочего, интересно – как он? Мы не виделись лет двадцать, провожать нас он не пришел, и за все годы прислал только один раз поздравительную открытку с первым мая. Настолько пальцем в небо, что даже не смешно.

– Хорошо, переоденусь и приду.

– Вот и замечательно, а я пока столик закажу. Ты пьешь водку или коньяк?

– Филька, я вообще не пью, ничего не заказывай. Просто посидим, поговорим.

– Э-э, так не годится, столько лет не виделись, и сидеть всухую. Шампанское, вино, пиво? Выбирай, не стесняйся.

Да, вот теперь я вспомнил, Филька развернул в Одессе какой-то бизнес и вроде даже преуспел. Понятно, отчего так напирает на угощение. Стиль жизни.

– Филька, мне «Боржоми», помнишь, вода была такая минеральная. Договорились?

– Давай уже, иди, спускайся, будет тебе «Боржоми», праведный ты наш.

Он разгуливал по холлу, резко бросая слова в сотовый телефон, почти не заметный в его волосатой ладони. Растолстел, поседел. Походка хозяина жизни; ногу ставит на каблук, животик выпячен, подбородок задран кверху. Одет во все черное: тонкий свитер под горло, черная куртка, не кожаная, а типа тонкой дубленки, хорошо отутюженные брюки, туфли без выкрутасов, простая гладкая кожа, но за версту видно – дорогая обувь.

– Братишка! – Филька распахнул объятия и сгреб меня в охапку. Пахнет «Эгоистом» – мужской одеколон, «Шанель».

– Пойдем, дорогой, пойдем!

Телефон в его руке продолжал верещать уже из-за моей спины. Филька расцепил охват и грозно рыкнул в трубку.

– Обсуждалово закрываю. Бай!

Зал, в котором проходила моя свадьба, я узнал с трудом. Уюта в нем не прибавилось, а дурного вкуса стало заметно больше. Ковровые барельефы на стенах сменились кричащими постерами с изображением сильно волосатых существ среднего пола. Те, которые без бороды, скорее всего, могли оказаться девушками, хотя в такой компании ни в чем нельзя быть уверенным до конца.

В ресторане царила атмосфера интима, то есть, отличить вилку от ложки можно было только на ощупь. Юпитеры под потолком освещали лишь фотографии волосатой компании, всем остальным приходилось довольствоваться отраженным светом. На высоких стульях у стойки бара в живописных позах сидели четыре девушки. Лампочки, вделанные в верхнюю панель стойки, высвечивали их, словно артистов на сцене. Тихо играла музыка, и это, несомненно, была главная удача вечера.