— Во, сучка! — крикнул ей вслед чернокожий парнишка, наблюдавший за их перепалкой. — С виду красавица, а копнешь — уродка до мозга костей!

Хендрикс покачал головой — дела шли из рук вон плохо — и тут вдруг встретился взглядом с записным благодетелем в кремовом костюме; чуть улыбнувшись, мужчина неторопливо зашагал к пандусу, ведущему на верхний уровень вокзала.

Эдди так и не вспомнил, кто это такой. Если, конечно, он не из людей Виктора.

Шлейф дорогих духов повис в воздухе, рассекая густой запах жареных кренделей, хот-догов и потных тел, заполнявший подземные переходы. Краешком глаза Хендрикс увидел, что «объект» — Карен — движется в противоположном направлении.

Он смотрел, как она петляет по залу — теперь почти в самом конце, — пробиваясь сквозь обтрепанную толпу обитателей тоннеля, не обращая внимания на свист и улюлюканье, отводя потенциальную помеху в лице глазастой девчушки, прижимавшей к груди что-то похожее на крысу. Наконец, бросив взгляд через плечо, она быстро подошла к камерам хранения, втиснутым в отсек за сводчатым проходом в глубине зала.

Эдди видел, как она что-то достала из сумочки — скорее всего, ключ; правда, стояла она спиной, и с такого расстояния трудно было разглядеть, что именно. Он не сомневался, что Карен пришла за чемоданом. Хейнса использовали просто как приманку.

Дольше оставаться детектив не мог, он лишь отметил время для отчета: десять минут одиннадцатого.

Кто-то прошел в отсек с камерами хранения и остановился прямо за ее спиной. Решительный шаг и тяжелое шлепанье башмаков на каучуковой подошве, явно мужских, вызвали у нее сердцебиение. Карен с трудом сдерживалась, чтобы не оглянуться. Заправив волосы за ухо, она сделала вид, что роется в сумочке в поисках ключа с оранжевой биркой, который был уже у нее в руке. В одну из соседних ячеек положили что-то мягкое, щелкнула железная дверца, зазвякали четвертаки. Карен выжидала.

Боже мой, да что же он не уходит!

Она возвела очи к величественному карнизу, который отнюдь не показался бы неуместным в преддверии храма, потом снова медленно перевела взгляд на ячейки. Сто двадцать девятая была прямо перед ней. Она могла бы найти ее с завязанными глазами. Мужчина стоял все там же и дышал ей в спину. Ртом.

Он вежливо кашлянул, и Карен закрыла глаза. Что ему нужно? Решил, что ли, завязать разговор и попытаться ее закадрить?

Каучуковые подошвы зашлепали назад.

Она прерывисто вздохнула. Но это еще не конец. Они могут ждать, когда она выйдет с деньгами. Они могут быть где угодно — ходят по всему вокзалу, вынюхивают… она ведь не знает их в лицо.

Карен покрутила головой — никого.

На пути из-за города был один белый «додж» фургон с пустынным пейзажем на зеркальном заднем стекле, он держался в двух машинах позади внедорожника Джо.

Она сунула ключ в замочную скважину.

Тот же белый фургон, что стоял сейчас у вокзала на Вандербилт-авеню. Но они следили не за ней, а за Джо. В последний момент Карен решила поехать в город на своей машине. Просто чтобы удостовериться, что все идет по плану.

Камера не открылась.

Карен попробовала повернуть ключ в другую сторону, но он не поддавался. Ее бросило в жар, потом в холод. Трясущимися руками она вытащила ключ и проверила номер на бирке. Двести двадцать девять. Над щелкой в дверце стояло сто двадцать девять… Маленькая оплошность. Просто в среду она вытаскивала чемодан и по рассеянности запихала его в соседнюю ячейку снизу.

На сей раз ключ повернулся, лаская слух приятным пощелкиванием сувалки. Пятьсот тысяч мелкими купюрами. Она очень хорошо помнила, какая это тяжесть.

— Не подбросите немного мелочи, леди?

Карен повернулась, прижимая спиной дверцу незапертой ячейки.

В проходе стояла та самая девчушка из зала, с грудным ребенком на руках, которую она опасливо обошла по пути сюда. Теперь та сверлила ее взглядом обвинителя.

— Мне нужны деньги на молочную смесь.

— Что, простите?

— Хотя бы пару долларов. — Девчушка прошла вперед и встала у первого ряда камер. — Он у меня искусственник.

— О! — Карен через силу улыбнулась. — А сколько ему? — спросила она участливо, глядя на ее огромные галоши, и засомневалась, та ли это девушка, что цеплялась к ней в зале.

— Восемь недель. Не берет грудь. — Ее худенькие плечики сжались под незастегнутой блузкой. — Все плачет и плачет… денно и нощно. Никак его не успокоить, в конце концов кто-нибудь здесь избавит меня от этой обузы.

Она погладила ребенка по прикрытой головке, так крепко прижав его к себе, что изгиб невидимой детской щечки вспучил ее убогую, тощую грудь. Карен с сочувствием выслушала складные байки о бездомном житье-бытье, о вечном страхе, нужде и лишениях.

И все же в ней явно было что-то…

— Да, вам с малышом и впрямь здесь не место.

— Шш! Он спит, — прошептала девица, поднеся палец к губам.

В этот момент из обтрепанного свертка, который она баюкала на руках, вылезла крохотная ножка. С жесткими слитными пальчиками китайской куклы.

То, что испытала Карен при виде этого зрелища, впору было поместить в ячейку на хранение.

— Слушай, я правда хотела бы тебя выручить, — сказала она ласково, пытаясь подавить нотку встревоженной жалости в голосе. — Сколько тебе нужно?

— Да пошла ты… — взревела вдруг девушка, срываясь на рыдания, и, отвернувшись, стукнула кулаком по стойке с ячейками. — Убийца!

— Постой! Подожди, пожалуйста! — крикнула ей вслед Карен, но она уже быстро шагала по мраморному залу — только галоши взвизгнули на повороте к тоннелям.

У меня есть деньги — куча денег…

Карен открыла дверцу ячейки и сунула туда руку.

Сердце бешено забилось о ребра.

Три минуты спустя, когда она вернулась на верхний уровень, Хендрикс ее уже ждал. Изучая расписание поездов, он стоял под часами «Мерил Линч»,[25]за тройкой костюмов от «Барни», чьи обладатели были слишком поглощены бегущей строкой финансовых новостей, чтобы заметить, что их используют в качестве прикрытия. Что-то было не так. Детектив сразу понял это по лицу Карен, когда она резко повернулась в его сторону — бледная, с обезумевшим взглядом (темных очков не было), слепая ко всему. В этот момент он почувствовал, что между ними установилась невидимая связь.

«Объект», пометил он для отчета, ведет себя неадекватно: движется по залу, время от времени переходя на мелкую рысь, постоянно оглядывается, а иногда встанет и стоит, глядя на подвесные часы, как будто ей остались считаные секунды…