– Благодарю за оказанную честь. Будучи секретарем, постараюсь оправдать ваше доверие. Первым мое обращение к вам связано с событиями во Вьетнаме. Возможно, от нашей страны потребуется оказание вооруженной помощи. Тех, кто готов добровольцем отправиться во Вьетнам для оказания интернациональной помощи братскому народу, прошу написать заявления в свободной форме.

После собрания на столе лежали, заполненные разными мальчишескими почерками, заявления. Исключений не было. Последнее я написал сам. К командиру полка я направлялся, испытывая гордость за широту русской души, отравленную горечью от тупость военных чиновников, безответственно тративших жизни молодых ребят. Комполка на месте не оказалось, заявления с готовностью принял замполит.

Все происходит словно бы по умолчанию. Мы все время должны. Кто-то когда-то кому-то споет: «Если надо мы умрем, но вот только зачем?»

Герасименко прервал терзавшие меня думы:

– Через пятнадцать минут начинается футбольный матч на первенство полка.

Совсем вылетело из головы.

– Саша, кто выбирает состав?

– Рота участвует двумя составами. Одна команда из «стариков» и офицеров, вторая из нас. Тебя ребята избрали секретарем комсомольской организации, по совместительству будешь капитаном команды, – прозвучало как вопрос решенный и обсуждению не подлежащий.

Все собрались у футбольного поля, своеобразие коего легко объяснялось использованием вместо спортивной обуви кирзовых сапог. Желание постоять за свою честь в спортивном бою читалось невооруженным взглядом. Быстро договорились о расстановке. Играем вместе первый раз, поэтому начинаем с одним нападающим в моем лице. Толчки и угрозы сопровождают практически каждый игровой эпизод. Сапоги представляют собой грозное оружие – если не успеваешь убрать ногу, острая боль пронзает всё тело. Сталкиваюсь с лейтенантом Титовым, оба падаем, свистка не слышим.

– Ты молодец, хорошо играешь.

Доброжелательность удивила. Особенно на фоне тут же последовавшего толчка спину со словами:

– Добегаешься, секретарь.

Первый тайм закончился нулевой ничьей. Усталость давала себя знать, но желание победить только усилилось. Во втором тайме мы сумели активизироваться, подняли головы от мяча на поле, увидели партнеров и создали несколько опасных моментов.

Назревал гол, до конца матча оставались считанные минуты. Коля Суворов, как истинный полководец, изменил направление атаки, послав мяч на противоположный фланг Косте Фуфаеву. Того грубо снесли, свистка опять не последовало. В последнее мгновение Костя успел вытолкнуть мяч на свободное пространство. Мне удалось уйти от опекавшего меня защитника и выйти один на один с вратарем. Ворота казались достаточно большими, вратарь замешкался с выходом. Предвкушение забитого гола вызвало прилив адреналина. Я уже перенес вес с правой ноги на левую, чтобы спокойно ударить в свободный угол ворот, и в этот момент все планы смешала дикая боль в колене Заваливаясь набок, я все же успел левой ногой толкнуть мяч.

Все происходило в замедленной съемке: падение, движение скосившего меня защитника, прыжок вратаря, скольжение мяча мимо ворот, чей-то напряженный вздох и чей-то облегченный выдох. «Как важно, – подумал я, скрепя зубами, – сначала закончить дело, а потом уже радоваться». Тяжело расставаться с переживанием того, что не случилось. Встать не удалось, колено распухало на глазах, больно. В глазах соперников только сочувствие, равнодушных не было. Потом носилки и уже знакомая медсанчасть. Первый осмотр ничего не прояснил.

– Завтра в госпиталь на снимок и консультацию.

Явился Розман, по сравнению с первым знакомством, внимателен. Подобные люди не меняются – меняются обстоятельства, а они тонко чувствуют направление ветра и корректируют курс.

– «Старики» хотят с тобой поговорить, попозже зайдут, не ложись спать.

Выключил свет и вышел.

В школе проводился конкурс чтецов. Творческие мероприятия будили радость созидания. Комсомол действительно объединял молодежь, но не идеями, а походами, слетами, концертами, высокими кострами, горячими речами и нежными поцелуями при расставании. Время высоких идеалов стимулировало мои неосознанные устремления к таинственной гавани театрального искусства. Мамина жажда прекрасного, вырываясь на просторы, увлекала в водоворот культурной жизни города и меня. Встречи с искусством великих актеров и музыкантов оставляли ощущение сопричастности, величия паузы и бесконечности за пределами сказанного.

Мне выпало читать стихотворение Лермонтова. При чтении строчек: «Отворите мне темницу,// Дайте мне сиянье дня,// Черноглазую девицу,// Черногривого коня…» – голос претерпевал необъяснимую трансформацию. В моем легковесном теле словно раздувались органные мехи. Поток энергии, преобразованный в звук, гулом отражался от стен актового зала и вспыхивал в глазах неравнодушных. Я казался сам себе проводником чего-то свыше, словно художник, повторяющий движения невидимой руки. На вечере присутствовал режиссер комсомольского театра. Неожиданно, в первую очередь для себя, он пригласил меня на репетицию. Так я попал в труппу.

Ребята и девушки в возрасте от пятнадцати до двадцати лет собирались вечерами, учились сценическому движению и речи, вживались в образы и делились впечатлениями. Маленький принц Сент-Экзюпери и Ромео Шекспира – роли, которые одновременно и подарок, и испытание. Летом театр отправился на гастроли – Киров, Йошкар-Ола, Выборг. Силуэт отца медленно исчезал на перроне, в глазах щипало. Расставание с родительским теплом не ценишь днем, а ночью горестно рыдаешь.

Двое влюбленных, Петя, ударник популярной в те времена группы «Мифы», и Катя, искрометная, обаятельная, нежная девушка, взяли меня под крыло, словно брат и сестра. «Мы в ответе за тех, кого приручили», – слова Маленького принца, облетевшие мир, прибили наши сердца к неизвестной крошечной планете, где мы любили розу и за шипы тоже. Жили в студенческих общежитиях, школах, реже в гостиницах. Подъем в восемь утра и часовые занятия по сценическому движению. Звучит красиво, но пробуждение растяжками и нагрузками окрашивало утро в не самые радужные тона. Достаточно скудный завтрак, практически полуголодный образ жизни. Постоянная мечта о еде в сочетании с влюбленностью рождали атмосферу творчества. Сценическая речь, непрерывный треск скороговорок для улучшения артикуляции. Мы сокрушали трагизмом, скрипели иронией, визжали сатирой, учили роли, репетировали и снова учили. Играли. С трудом добирались до кровати, засыпали на полуслове.

Актерская жизнь, как пир во время чумы, как наркотик для больной души. Представители древних профессий лицедеев и проституток, за редким исключением, спят, где упали, и едят, что подадут. Извечный вопрос о получении роли чрез постель. Можно отказать и не спать, можно ждать и не встретить, можно согласиться и получить роль, сыграть, но никем не стать. Выбираешь не ты, выбирают тебя – и режиссер, и зритель, и это соль актерского бытия.

Родители иногда присылали деньги, мы устраивали сладкие вечера, ходили в мороженицы, и, как это бывает всегда, не зная меры, теряли голоса. Мы были безумны, молоды и красивы, бурлившая энергия сглаживала неровности и бросала на углы. Стихи Павла Когана: «Я с детства не любил овал,// Я с детства угол рисовал, – попадали в ритм пульса. Читая строки Эдуарда Багрицкого: «Боевые лошади уносили нас,// На широкой площади убивали нас», – я юным красноармейцем Иваном проносился под топот копыт, свист пуль и шашек – вдаль. Мы шли шеренгами в бой, вспыхивали красные прожектора, стреляла барабанная дробь, красная шелковая гладь вздымалась волнами и уносила жизни. Сцена казалась горячей от пролитой крови, гробовая тишина стояла в зале, на глазах у зрителей проступали слезы. Находясь в замкнутом пространстве, вдыхая один воздух, души сообщаются и обогащаются, впитывая выплеснувшуюся энергию.