Ощетинились враз:

– Роботы-ы-ы!

– Рабата-а-а-а!!

– Анасферы!!!

Бздык-паздык. Бац-перебац.

Повскакал второй вагон тамбовский, зарычали в первом, орловском. А третий, воронежский, самый стремный, и пугать не надо – белогорцы и так ко всему готовы.

Кинулись каждый к своему железу.

Мартин к пулемету прикипел, Макар засадил обойму в винтарь:

– Атанда-а-а-а!!

Разнеслось-загремело по вагонам. А вагоны уж – враскачку, баркасом.

Топот-гопот.

– Аити-и-и-и-иль!

Заклацали.

Задергали.

Поприлипали к окнам – кто с чем.

А за окнами – степь. Марево. И просверк по горизонту, будто забор стальной кто поднял: цепь.

Роботы.

Широко идут. Охватно. Неводом. Потому как – много их, экономии нету.

Выдохнула братия мешочная, стекла потея:

– Анасферы!

– Шестая модель, рвать ее кровью…

– Те-ле-колу-мы-ы-ы-ы!!!

– Вешенки пустил, задрот керченский!

– Психической дождалися!

И голос Богдана, зычный, властный, покрывающий:

– Пад-нять стекла!

Защелкали защелки. Дула – в окна. Атанда!

– Машина, вперед помалу!

А паровоз и так помалу идет – на большой ход угля с самого Нальчика нету. Гружен состав под завязку: масло топленое, масло подсолнечное, сало, пшеница, соль, сельдь керченская, семечки, вобла. Товару-то! А паровозик – с конька-горбунка. Тут и малым-то как-нибудь допыхтеть… На мощную машину пожадилось сообщество мешочное – вчетверо цену задрали бандиты симферопольские, видать – с расчетом.

На ход тихий и расчет атаки психической. Да и роботы все безоружные – зачем товар дырявить, если цельным забрать нужно?

Богдан:

– Без команды не стрелять!

Но сдают нервы у мешочников:

– Ба-да! Ба-да! Ба-да!

Это в третьем вагоне воронежцы не выдержали.

Дюжину серебристых роботов сшибли. А толку? Сомкнулась цепь. Много звеньев-роботов в цепочке.

И не выдерживают тамбовские масловозы:

– Братва, пропали!

– Полундра!

– Амбец!

Но Богдан гасит паникеров как фитили. Кому – кулак в харю, кому – маузер в рот:

– Ступай на место, могатырь, а то из-за тебя все пропадут!

Других – под зады коленом:

– К бойницам, шмакадавы!

Подавлена паника на борту.

А роботы совсем уж близко. Сверкают на солнцепеке нестерпимо.

Богдан – маузер на приклад:

– Товсь!

Роботы на мушках. Обступают поезд, неводом обхватывая, как кита жирного.

– Пли!!

Ба-да! Ба-да! Ба-да!

Так-так-так-так!

Джиб-джиб-джиб!

Выкосило добрую треть психической. А две трети – на поезд. Абордаж!

Робот “телеколум 2049” или “анасфер 6000+” на одно запрограммирован: влезть в поезд и выкинуть товар в окно. Других целей у него нет. Против живой силы роботы эти не работают. Этим они и страшны – мешочников в упор не видят, а к мешкам – тянутся жадно.

И снова:

Ба-да-ба-да!

Так-так-так!

Но уже в упор.

Лезут в окна роботы серебристые, безликие, крюкорукие. Рукопашная с ними бесполезна. Стрелять в упор в вагонах опасно – друг друга перебить недолго. Только кувалдой по кумполу можно робота сокрушить.

– Кувалды!! – гремит Богдан.

Похватали припасенные. И – по кумполам сияющим.

А роботы знают свое железное дело: грабят поезд, на мешочников – ноль внимания. Будто и нет их вовсе. Летят мешки с харчами из окон. А там внизу другие роботы – хвать, и поволокли в степь. Некоторые с мешком в обнимку в окна сигают.

Утаскивают муравьи блестящие масло, сало, мешки с семечкой духмяной…

Матерится Керя-машинист, пыхтит паровозик, из сил последних надрываясь.

Шуруют роботы, шерстят бессовестно и бессловесно.

Кому череп блестящий не раскроили – попрыгали в окна с добычей.

Матом и слезами провожают их мешочники.

Лишь один Богдан невозмутимо похаживает, лысой головой покручивает, шляпкой гвоздя теллурового посверкивает:

– Пад-считать убыток, братва!

Подсчитать-то подсчитают, а кто восполнит? Только и остается, что проводить взглядом бессильным родной мешок с воблой одесской.

Вот она, суровая доля мешочника.

Пространство мелькало в единственном глазу Магнуса Поспешного. И уже не пепельно-пластиково-облупленное, словно сожженная талибами рождественская карусель Лозанны. И не кирпично-гранитно-осколочное, как центр Женевы, разбомбленный эскадрильей шейха Мансура. И не альпийские отроги Швейцарии. Здесь, на юге бывшей Франции, в середине лета, пространство было трехцветным, как флаг новой республики Лангедок, объединившей четыре провинции: растительно-каменно-небесное. Здесь не пахло гарью. Другие запахи свистели в ноздрях прыгающего Магнуса от самой швейцарской границы – лаванды, навоза, нефтеперегонных заводиков, сыроварен, газовых терминальчиков, уютных, нагретых солнцем городков. Большие города Магнус огибал, не желая отвлекаться. Он поспешал. Солнце палило. Фиолетовые поля лаванды резали глаз. Пыль клубилась по каменистым дорогам. Но это была не кирпичная пыль разрушенных городов Швейцарии. Лангедокской пылью было приятно дышать. Сапоги-скороходы Магнуса, справленные ему в Зальцбурге сразу после битвы Трех Народов за сто тридцать семь золотых, несли его к цели: Ла-Кувертуарад.

Все дороги вели к замку, все прованские, лангедокские и южнопиренейские крестьянские пальцы указывали на юго-запад. Отталкиваясь от пыльного камня дорог, Магнус прыгал над пейзажем. Не тронутые войною городки и деревни потрясали. Остановившееся время. Оно пахло довоенной Европой. Это был запах детства. Магнус прыгал, зависая над холмистыми лугами с пасущимися овцами, коровами и лошадьми, с черепичными домами и хлевами, с навесами коптилен, сыроварен, с зенитными комплексами, с солнечными батареями, с крестьянами, глядящими на него из-под руки, как на ястреба или на беспилотник. Прыгал, зависая подолгу, неэкономично расходуя топливо, словно хотел влипнуть в это время как в янтарь и остаться там навсегда. Но тяжелые сапоги-скороходы неизменно касались земли.

Ла-Кувертуарад.

Уже второй месяц Магнус Поспешный поспешал туда. Он должен был успеть. До завтрашнего утра. Непременно!