– Нет. Будет слишком. Вы про маму? Я два года её не видел. На суде только и во время следствия. Два года. Можно по скайпу. Но в последнее время она мало говорит. Мне кажется – хочет сбежать. Я говорю Лари, он не верит. И эту историю с ужином ради неё. Не поможет. Двадцать лет. Она только об этом и говорит: «Двадцать лет! Двадцать лет!». Возможно досрочное. Через семь лет. Но они не дадут ей свободу. Это принцип. Пара их людей погибла при задержании. Мама не стреляла, но… Она понимает – не дадут. В общем, возьму доску и посёрфю. Вы катаетесь?

– Нет.

– Если останетесь, я дам пару уроков. Мама, кстати, катается. Она та еще! Люблю её за это. Если сбежит, то точно первым делом на доску встанет. Как в фильме. Помните? Она стройняшка! В её возрасте!

– А сколько ей лет?

– Сколько? Пятьдесят восемь. Пятьдесят девять через неделю.

Порш вошёл в очередной поворот. Задний мост сорвался в занос, но Бруно легко выправил спортивную машину.

– Мне нравится, как Вы водите, – шеф сделал водителю заслуженный комплимент.

– Гоняете?

– Не то, чтобы гоняю. Отец считает, что слишком активно.

– Тогда я прибавлю. А то я боялся вас укачать. А Вы как с родителями? Они живы? – спросил Бруно.

– Да.

– Ладите?

– Да. Да, у нас хорошие отношения. Отец выращивает кроликов. Это его кролик.

– А мама? — спросил Бруно, чуть потеснив своего пассажира во время очередного переключения передачи.

– Да. С ней всё хорошо.

– Завидую! Отец и мать. Мне не хватало. Она была отцом. Джуд! Такой характер. В жизни не скажет, кто он – мой отец. Даже если знает. Но не думаю, что знает.

Порш проскочил несколько мостов, порычал прожорливым двигателем на городских светофорах и припарковался у гастромаркета. Сказать, что транспортное средство было выбрано для покупок неверно – ничего не сказать. Половина из потраченного в этом месте времени ушла на игру в тетрис при укладке продуктов в багажник спортивной машины. В трех тележках продуктов было достаточно, чтобы подготовить новое сет-меню для дюжины ресторанов.

Шефа понесло. Возможность поэкспериментировать с продуктами, о которых он даже не слышал, вызвала восторг в его кулинарной сущности. Неограниченный лимит лишь придавал этому процессу размах героев Рабле. Бруно искренне хохотал и радовался. В результате вызвали такси. Багажник и салон пузатой Тойоты были загружены под завязку.

****

Искушение

Помимо трав, корнеплодов странных оттенков, где малиново-оранжевая полоска казалась самым простым окрасом… Помимо экзотических фруктов, цветков, пахнущих рыбой, и яиц крокодила… Помимо всего этого, на поверхности большого стола из нержавеющей стали лежали и более странные для этого дня продукты. Тушки кроликов. Любительская кухня Лари Кача, больше похожая на открытые кухни бесчисленных мировых ресторанов, распухающих от инвестиций владельцев IT компаний, перестала быть кухней. Она приняла форму сцены драматического театра.

– Я первый раз вижу тебя на моей кухне. Раньше ты не проявлял к ней интерес. Зачем кролики? – удивлённо произнёс старший сын Джуд Кач, придя на кухню в самый разгар приготовлений. Это было обращение, скорее, в зрительный зал, чем к конкретному человеку. А их здесь было уже двое. Средний сын Джуд Кач – Бруно, развлекал себя взбиванием соуса, которое ему доверил звёздный шеф. А сам Клод Саджер работал над кроликами.

– Я не знал о существовании голландского соуса! — ответил брату Бруно, он был в отличном настроении, впрочем, как всегда.

– Так зачем? Ещё кролики, — повторил свой вопрос Лари, ему показалось, что шеф не услышал его.

– Мы будем их готовить, – ответил спокойно шеф, он был увлечён своей работой.

– Выглядит, будто я попал к станку фальшивомонетчика. И он утверждает, что печатает стофунтовые купюры по просьбе Королевы. Я заплатил за вашего кролика. Много.

– Верно. Вам этот ужин обходится не дёшево. Я хочу Вам кое-что предложить.

– Надеюсь, с кроликом всё в порядке? Я начинаю переживать.

– Он в порядке, я видел. Отличный покойник! Не хватает пастора! – вмешался со своим юмором Бруно.

– Помолчи! – раздраженно ответил брату Лари.

– Пожалуйста, – сказал Клод Саджер и достал тушку Поки из холодильника. Она была промыта и очищена, лежала на мраморной доске среди можжевеловых веток. Не хватало только Дюререа, чтобы он набросал углём эскиз этого значимого момента.

– Пахнет неплохо. Он почти не отличается от наших, – сказал Лари Кач, склонив голову над Поки. – Только мясо краснее. Я думал, они жирные… Ваши кролики.

– Запах не главное. Надавите! Вот так.

Шеф надавил для примера большим пальцем в области лопатки.

– Мясо стало мягким. Он прожило свою жизнь. Сегодня это человек в расцвете сил. Завтра это будет старик.

– Завтра? – переспросил Лари.

– Завтра. Завтра будет вкусно, я справлюсь.

– Тогда в чём предложение? – недоумевал Лари Кач.

– Это один из секретов успеха Саджера. Есть день, когда они готовы. Даже не день. Пять-шесть часов. Максимум десять. Я получил звезду за время. За правильно выбранное время.

Лари надавил на мясо. Казалось, ему доверили прикоснуться к самой жизни. Сосредоточенное и радостное лицо, оно напоминало лицо врача, вскрывшего тело человека и убедившегося в поставленном им диагнозе, который отметал консилиум.

– Вы выбрасываете? Не готовите, если…

– Если перешло? На паштет. Но бывает разница даже в несколько часов. Из десяти на саджерского кролика идёт три-четыре. Этот будет готов сегодня.

– И что Вы предлагаете? Мы не сможем сегодня…

– Хорошо.

– Это тюрьма, там нельзя вот так приехать и сказать… Понимаете? Мы уже договорились на завтра с директором. Нам и так это стоило довольно дорого. Почему вы не говорили о столь узком… Об этом.

– Я мог и не говорить. Сейчас. Вы бы не узнали, как хорошо это может быть. Но ведь это Вы… Человек, которому важны эти несколько часов. Мне кажется, ей это не важно. А Вам…

– Это для неё. – вдруг взорвался гневом Лари. Он не кричал, но его голос был более чем убедителен. Таким голосом решают судьбы врагов.

– Эй, эй, Лари! Спокойнее, брат. Это же для тебя! Он… Месье Саджер волнуется о тебе. Маме точно по барабану! Ей ни тот, ни другой не нужен, – возразил Бруно и показал ложкой с желтым соусом на кроликов. –