— Нет-нет-неет… — хитро улыбнулась Настёна. — Больше я на эту удочку не попадусь. Терпеть не могу театр. Скукота и тягомотина…

Ну и как её не тискать? Вредина, упрямица и кокетка. Руки сами тянутся. Козявка это видит, торопливо вскакивает с покрывала и даёт дёру. А я несусь следом, надуваясь, как парус, от переполняющих меня ощущений. Тут и азарт, и эйфория, и ещё целый коктейль. Она нужна мне не только потому, что убегает. Она САМА мне нравится, я буквально теряю голову от общения и соприкосновения с ней. Мне легко её догнать, но сама гонка доставляет удовольствие, поэтому ещё некоторое время мы носимся по парку, как малолетние идиоты, с визгами и рыком. А потом… Настя оказывается в моих руках, и это состояние ни с чем нельзя сравнить. Догнал. Добыл. Моя. Никому не отдам. Не отпущу. Девушка тоже выглядит слегка невменяемой после бега. Волосы растрепались, щёки горят, глаза сияют нездешним светом. И губы… дрожат… как будто ждут, просят поцелуя. А уж я-то как жду… Голова кружится и сама клонится к ней. А Настя не отстраняется, только смотрит ошалело. Наши губы даже соприкасаются на секунду — я успеваю почувствовать тепло и сладковато-терпкий запах дыхания. Я успеваю испытать зверский голод и нечеловеческую жажду по этому поцелую, но в самый последний момент нас прерывает чей-то окрик. Настя вздрагивает и отстраняется.

Настя

— Молодые люди, это ваши вещи там? — усатый коренастый охранник указывает пальцем в ту сторону, где осталась подстилка и рюкзаки.

— Наши, — киваю я, высвобождаясь из объятий молодого человека, поправляя волосы и быстро приходя в себя.

Божечки мои, это что сейчас было?!

Это мы с Ярославом Дмитриевичем чуть не поцеловались?! Омг, неужели этот эгоистичный мальчишка всё-таки добился своего? Я ведь даже не сопротивлялась… и если бы не охранник — бог знает, чем бы это всё закончилось!

Но прислушавшись повнимательнее к себе, я не слышу никаких голосов сожаления. Мне не обидно, что нас прервали "на самом интересном месте", и я совершенно определённо не хочу продолжить. Отчего-то голова моя вдруг в одно мгновение прочистилась, и я пришла в разумное состояние сознания.

— Так, — строго сказала я, как только охранник удалился, — Ярослав Дмитриевич, пожалуйста, немедленно объяснитесь!

— В чём? — хмуро уточнил парень.

— В том, что происходит.

— Анастейша, выражайся яснее!

— Вы…

— Ты, вообще-то.

— Нет, вы. Кредит доверия обнулён!

— Да за что?!

— За вот это представление. Зачем вы пытались меня поцеловать?

Он оскалился:

— А ты как думаешь?

— Мне совершенно очевидно, что вы преследуете какую-то неизвестную мне цель, и пока вы не сообщите мне её, я отказываюсь вам доверять и… играть в эту… дружбу.

— Играть? Так ты делала это не искренне?

— Я-то да, а вот вы..!

— Насть, ну посмотри на меня! Ну какой из меня злоумышленник? Тебе самой не смешно?

— Но тогда зачем это всё: флирт, подарки, поцелуй..?

— Ты считаешь, что недостойна их?

— Глупости! Я говорю конкретно о вас.

— А со мной-то что не так?

— Вы, если забыли, сын мэра и…

— Никчёмный самовлюблённый мажор? — подхватывает с горечью.

— Ну… может, не совсем так, но я ни за что не поверю, что нравлюсь вам.

— Ну и зря. Я тебе уже говорил, и ещё повторю: ты мне нравишься.

В отчаянии я закусила губу: ну вот как с ним разговаривать?!

Ярослав Дмитриевич тяжело вздохнул:

— Как друг.

— Что?

— Ты мне нравишься как друг. Как человек. Необыкновенный и очень хороший.

От этих слов мне стало спокойнее.

— Ну и зачем тогда целоваться? — спросила я уже не так воинственно.

Молодой человек пожал плечами:

— Да просто накатило. Погоня эта и… Не знаю, не бери в голову.

Он протянул руку:

— Мир?

Я осторожно вложила в неё свои пальцы:

— Мир.

Он пожал их бережно, но крепко, а потом, как будто нехотя, отпустил.

— И называй меня, пожалуйста, Яр и на ты!

— Ладно. А ты не переходи черту.

— Я постараюсь.

Мы ещё немного погуляли, но атмосфера непринуждённости была безнадёжно испорчена, и я, сославшись на усталость, попросилась домой. Ярослав отвёз меня на своей шикарной машине в общагу, и я даже не стала требовать, чтобы он остановился вдалеке. Подъехал чуть ли не к самому крыльцу и на прощание тронул мою руку. Это было приятно. У него такие крупные, сильные, тёплые пальцы…

— До завтра? — спросила я. — Или ты опять куда-нибудь сбежишь?

— Ни за что! — улыбнулся парень. — Пусть хоть к машине привязывают — всё равно останусь. Завтра я с тобой и малявками.

Он действительно явился на следующий день в детдом. С довольной ухмылкой и починенным вертолётом.

— Пойдёшь к старшим? — спросила я, одновременно радуясь, что его не будет рядом, и тоскуя из-за этого.

— Пойду, — кивнул он. — Но позже. Если можно.

Я пожала плечами, ликуя втайне даже от самой себя.

— Расскажи мне про этих детей, — неожиданно попросил Ярослав, подсаживаясь рядом со мной на скамеечку и осторожно трогая за руку сидевшего у меня на коленях Лёню. Тот растопырил пальцы и отдёрнул руку, разрывая контакт.

— Очень тихий мальчик, — аттестовала я его. — Почти не разговаривает, с детьми не играет. Он дичился меня дольше других, а сейчас иногда приходит и просто вот так молча сидит на коленях…

— Он с рождения здесь?

— Вроде, да.

— Они все такие?

— Нет, по-разному. Кого-то в роддоме бросили, кого-то забрали из неблагополучной семьи. Но первых больше, а из семей, в основном постарше дети, уже школьного возраста. Есть ещё дом малютки отдельно — там совсем малыши, до трёх лет.

— Их всех кто-то может усыновить?

— Да. Любого. И есть разные формы. Можно оформить опеку на ребёнка и получать деньги за его воспитание, как зарплату.

— И почему их не разбирают?

Я пожала плечами:

— Воспитывать чужого ребёнка — это очень тяжело, так говорят. Многие детки побывали в семье и вернулись обратно. Родители не выдерживают, это большой душевный труд, ещё и потому, что они особенные — эти дети. Плохо идут на контакт, специфически реагируют на раздражители… Им нужно больше внимания и терпения. Очень жутко смотреть, как малыши засыпают. Они раскачиваются в постели, сами, это похоже… не знаю, на припадок какой-то. На самом деле, они так себя убаюкивают, потому что больше некому, — на этом мой голос дрогнул, и я замолчала.