— Да погоди ты паниковать!..

— Ладно, попробую ещё сам…

Начавшуюся в эфире панику услыхал находившийся на КП руководитель полётов полковник Селивёрстов — включился в эфир тоже:

— "406-й", я — "Сокол", почему не отвечаешь?

Русанов и на этот раз не ответил. Вместо него на волне лётчика заговорил штурман Зимин, дистанционно включивший от себя кнопку радиостанции:

— "Сокол", "Сокол", я — передний 406-го. Он молчит, не отвечает и по внутренней. Что-то произошло!

— Спокойно, спокойно, передний 6-го! Не паникуй! Отвечай: где находишься?

— Только что закончили задание. "6-й" не берёт на себя управление. Нас — не слышит и не отвечает. Что прикажете делать? — Зимин отпустил кнопку радиопередатчика.

В наушниках всех летающих экипажей раздался бас Селивёрстова:

— Я — "Сокол", всем, всем, я — "Сокол"! Прекратить всем радиосвязь! Вызываю для связи только 406-го! "406-й", "406-й"…

Командир полка вызывал Русанова долго, но тот не отвечал. Тогда полковник обратился к Зимину:

— Передний 406-го! Куда идёте?

— Курс 28, подходим к морю.

— Управлять от себя — можете?

— Да. Могу выполнять мелкие развороты.

— Тогда развернись, и возьми курс на меня, на точку. И следуй ко мне.

— Вас понял, выполняю! — ответил Зимин.

Через полторы минуты он доложил:

— Идём курсом на точку.

— Сколько осталось "водички"?

— Не знаю, прибор у 6-го!

— Знаю! — рявкнул командир полка. — Скажи примерно, по времени!

— Заправка была полной. Значит, ещё часа на полтора.

— Ну вот, а ты паникуешь! — опять рявкнул полковник, зная, что такой тон действует на терпящих бедствие ободряюще. Если ругают, значит, не считают обречёнными. С кандидатами в покойники разговаривают ласково. И сурово добавил: — Куча же времени ещё! Будешь подходить — доложи…

— Вас понял.

Голос у Зимина был унылый. Штурман понимал: ну, прилетят они на точку, а дальше — что?..

Этого не знал пока и Селивёрстов. Там видно будет… Всем экипажам, находившимся в воздухе, он приказал идти на посадку. Достаточно на сегодня. Долетались, кажется, до аварии. А может быть, и до чего-нибудь похуже. Он подошёл к телефону и набрал номер дежурного по старту в домике истребителей.

В трубке чётко раздалось:

— Дежурный по старту капитан Климчук слушает!

— Это — Селивёрстов. В воздухе находится мой самолёт с бортовым номером 32. Что-то случилось с лётчиком: не отвечает ни мне, ни экипажу. Вместо него работает автопилот. Но штурман может изменять курс. Рукоятками от своего прицела. Сообщил мне, что направил машину к нашей "точке". Прошу вас доложить обстановку своему командиру и передать мою просьбу: поднять в воздух дежурную пару истребителей. Пусть пристроятся в воздухе к моему самолёту и посмотрят, что с пилотом? Как меня поняли?

— Вас понял, товарищ полковник. Сейчас дам команду дежурной паре приготовиться к взлёту и позвоню командиру. Ждите. О результате доложу.

Через 3 минуты на КП Селивёрстова раздался телефонный звонок. Командир полка снял трубку:

— Слушаю. Селивёрстов.

— Докладывает капитан Климчук. Поднимаю в воздух пару. Сообщите на пункт наведения позывные: "641-й" — ведущий. "642-й" — ведомый. Записали? Наводите…

— Спасибо, вас понял, сделаем. — Полковник повесил трубку и выглянул в окно.

Над стартом истребителей взвилась в белёсое небо зелёная ракета. И сразу же на взлётную полосу рванулись 2 "Мига".

Дежурный штурман давал указания по телефону на пункт наведения. Там, на высоком холме за аэродромом, начали медленно вращаться огромные лопасти дугообразных антенн. Аэродром уже работал в режиме тревоги.

Подходя к родной полосе на большой высоте, Зимин увидел приближающихся истребителей. Один пристроился к самолёту слева, к самому крылу, и уравнял скорость. Зимин услыхал по радио его голос:

— "Сокол", я — "641-й", докладываю: вижу вашего "соколёнка". Привалился плечом к левому борту, голова свешена. Похоже на потерю сознания…

— "41-й", продолжайте наблюдение, я — "Сокол", — ответил Селивёрстов, помрачнев ещё больше. И тут же запросил Зимина: — Передний 406-го, вы меня слышите?

— Да, слышу, — угрюмо ответил штурман. — Нахожусь на связи всё время.

— Хорошо. Тогда введи "телегу" в левый разворот и крутись у меня над точкой.

— Вас понял. А что дальше?..

Обдумывая, полковник молчал. Зимин уныло переспросил:

— А что дальше? Что это даст?..

Если бы Селивёрстов знал, что это даст! Наверное, не тянул бы. И впервые ответил неопределённо, словно был не командиром полка, а политработником, уважающим общие слова и туман:

— Посмотрим… Будем принимать решение…

Он действительно не знал, что будет делать дальше, какое примет решение. Надеялся: "А вдруг лётчик очнётся?". Даже радовался тому, что Русанов потерял сознание при включённом автопилоте. А если бы потерял до включения?.. Шла бы теперь речь о покойниках, а не о спасении. Впрочем, покойники ещё могут появиться, это, как тут ни крути, с повестки дня не снималось. Вот он и тянул.

Да не на таковского напал. Зимин тут же поймал его за блудливый язык:

— Какое решение?..

— Командирское.

— Вот я и хочу его знать! Мне это — не безразлично! Можете вы…

Селивёрстов оборвал:

— Ты кто такой? Сиди, и жди!..

— Сколько?

— А ты что — торопишься?

— Нет! Сейчас чаю попьём!..

— Вот и попей! Остынь там маленько…

— От чего? От чая?

— От перегрева мозгов! И — заткнись! Не мешай мне думать…

Зимин замолчал.

Селивёрстов увидел из окна — штурман уже кружил над аэродромом. Мог управлять только малыми кренами — ни высоты, ни скорости изменить он не мог. Рядом, словно прилипшие по бокам, шли истребители. Разве можно на такой скорости прыгать…

Селивёрстов понимал: прыгают, если надо, и на больших скоростях. Но риск сломать позвоночник при таких обстоятельствах не исключается. Всё будет зависеть от выдержки экипажа. Не забудут в горячке инструкцию — останутся полноценными, растеряются — парашюты доставят на землю калек. Либо вообще не раскроются. Чтобы открыть парашют, надо оставаться в сознании. Судя по Зимину с его языком — вон как мило поговорили! — можно надеяться, что сознания не потеряют, и разговор на земле будет продолжен. О сознательности. Впрочем, до этикета ли ему там, в воздухе!.. Остался бы живым. И не ругать он его будет, а расцелует за мужество и "находчивость". А нарушение правил радиосвязи — им обоим простят. Не часто случается. Да и не от распущенности!..

— Ну, как там дела, "641-й"? — запросил Селивёрстов невесело, словно только что надеялся на чудо, да вспомнил в последний момент, что чудес не бывает.

— Всё по-прежнему, — ответил ведущий истребитель. И вдруг беспощадно предположил: — А может, он умер? Что делать нам?..

Лицо у полковника вытянулось и стало землистым. Понял: от катастрофы уже не уйти — назревает. Вопрос заключался лишь в количестве: сколько погибнет? Один Русанов или кто-то присоединится