Неожиданно в полку моих знакомых прибыло на одну горничную и одного капитана.

Как выяснилось, Байрон Джексон и в самом деле был контрабандистом. Англичанин, выдающий себя за француза, он нагружал свой кораблик со странным названием «Бабуля Смит» чаем, сахаром и прочими товарами, которые британское правительство облагало высокими пошлинами, и плыл к восточному побережью Англии. Там, применяя ухищрения, вскользь названные им «магией», он сбывал контрабандный товар, минуя отделения таможни.

Я верно угадала происхождение Элен. Она жила в деревне, пока у нее, один за другим, не умерли мать и отец. Тогда она отправилась в Кале, надеясь отыскать дядю Жана – своего единственного родственника. Дядю она нашла, но вместо новой жизни в его доме, на которую так рассчитывала Элен, он продал ее Посреднику. Теперь последний, конечно же, потребует вернуть ему деньги, которые дядюшка Жан наверняка успел потратить. Останься Элен в Кале, беда грозила бы ей с двух сторон. Поэтому я согласилась взять ее к себе в горничные.

«Бабуля Смит» – двухмачтовая шхуна. Кроме нас с Элен и Джексона, больше на борту никого нет. Но корабль у Байрона надежный и на удивление уютный.

До меня долетают звуки готовящегося ужина. Любезный хозяин шхуны пообещал нам обильный пир. По его словам, провизии у него хватит на все два дня плавания.

– Если Элен собирается быть вашей горничной, ей нужно усвоить некоторые манеры поведения, – заявил вчера за ужином Байрон Джексон.

Учитывая, что сам он постоянно отхлебывал вино из фляжки, ел с открытым ртом и сидел, уперев локти в стол, подобные слова сложно было воспринимать иначе, чем открытое лицемерие.

Я посмотрела на Элен. Она отломила корку хлеба, погрузила в похлебку и собралась отправить все это себе в рот, но замерла и теперь недоуменно поглядывала на нас сквозь завесу светлых волос, будто мы говорили на незнакомом ей языке.

– Меня она устраивает такой, какая есть, – ответила я.

Я мысленно поморщилась, представив мадам Левен, отца, во́ронов и прислугу в нашем версальском доме. Все они с неприязнью отнеслись бы к тому, как Элен ведет себя за столом.

– Для ужина на борту судна контрабандиста ее манеры вполне сгодятся, – весело возразил Байрон, – но они совершенно неприемлемы для горничной, за которую вы собрались выдавать ее в Лондоне, во время вашей «тайной миссии».

– Нет у меня никакой тайной миссии, – возразила я, раздраженно посмотрев на капитана.

– Можете меня дурачить и дальше, – улыбнулся Байрон. – Речь сейчас не об этом. Вам придется научить Элен поведению на публике. Прежде всего, она должна привыкнуть обращаться к вам «мадемуазель». Недурно бы также познакомить ее с азами этикета и внешних приличий.

– Благодарю вас, Байрон, за замечания, – сухо ответила я. – Но вам незачем говорить мне о правилах поведения за столом. Этому я научу Элен сама.

– Как вам угодно, мадемуазель, – сказал он с улыбкой.

Он постоянно улыбался во весь рот и называл меня «мадемуазель» с легкой издевкой в голосе.

После ужина Байрон взял фляжку с вином, несколько меховых шкур и отправился на палубу, оставив нас укладываться спать. Интересно, что он делал там холодной ночью? О чем думал?

Наше плавание продолжалось весь следующий день. Байрон закрепил рулевое колесо веревкой, и мы устроили учебное состязание. Мои утраченные было навыки начали потихоньку возвращаться. Словно в танце, я двигалась по палубе. Звенела сталь наших мечей. Могу сказать, что сноровка Байрона произвела на меня впечатление. Он смеялся, улыбался и подбадривал меня. Он был более изящным партнером, нежели мистер Уэзеролл, хотя и менее дисциплинированным.

Вечером, поев, Элен отправилась спать вниз, в каморку, называвшуюся здесь каютой. Байрон остался управлять кораблем. Сегодня я тоже осталась на палубе, завернувшись в меховую шкуру.

– Вам прежде доводилось в разгневанном состоянии обнажать меч? – спросил он, когда я подошла к штурвалу.

Байрон сидел, потягивая вино из фляги. Его ноги покоились на рукоятках штурвала.

– Вы называете разгневанным состоянием…

– Хорошо, я перефразирую. Вы когда-нибудь убивали?

– Нет.

– Значит, я был бы первым, если бы попытался без разрешения притронуться к вам?

– Совершенно верно.

– В таком случае мне нужно лишь получить ваше разрешение?

– Смею вас уверить, сэр, что вы его никогда не получите. Я обручена с другим, а потому прошу направить ваше внимание в иную сторону.

Разумеется, я соврала. Мы с Арно не были помолвлены. Но здесь, на палубе корабля, где волны, озаренные луной, бились о борт и тишина была почти полной, я вдруг остро почувствовала, что нахожусь вдали от родного дома. Но еще острее я ощутила тоску по Арно. Я впервые поняла, что наша детская дружба переросла в нечто большее. Это не была «влюбленность» десятилетней девчонки. Это была любовь взрослой женщины.

Байрон кивнул, словно мог читать мои мысли. Он почувствовал серьезность моих слов и понял, что я вне его притязаний.

– Понятно, – пробормотал капитан. – Повезло же этому «другому».

– Можно сказать и так, – ответила я, поднимая голову.

Лицо Байрона сделалось решительным. Он поднял свой меч.

– Начнем. Итак, вам приходилось скрещивать оружие с противником?

– Разумеется.

– А с противником, намеревающимся причинить вам вред?

– Нет, – созналась я.

– Понятно. А вы когда-нибудь обнажали меч с целью самозащиты?

– Естественно.

– Сколько раз?

– Один.

– Там, в таверне?

– Да, – нехотя ответила я.

– И ваш маневр не удался, верно?

– Не удался.

– А как вы думаете – почему?

– Спасибо, я сама знаю причину, – почти огрызнулась я. – И в подсказках не нуждаюсь.

– И все же сделайте мне одолжение.

– Я замешкалась.

Байрон задумчиво кивнул, затем глотнул из фляги и протянул ее мне. Я тоже сделала глоток и почувствовала, как от спиртного по телу разливается теплая волна. Я отнюдь не была наивной. Я знала: чтобы уломать женщину и затащить в постель, нужно вначале ее напоить. Но на палубе было холодно. Меня вполне устраивало общество Байрона, если не считать некоторой его докучливости… Ничего страшного не случилось. Я просто глотнула из его фляжки.

– Верно, – продолжил разговор Байрон. – А как вы должны были бы действовать?

– Послушайте! Я не нуждаюсь в…