В том, что сейчас в «Осторожно, Модерн!» нет Сергея Анатольевича, урона не вижу никакого. Те программы, которые я смотрю, — просто великолепны!

Единственные съемки, куда я ездила вместе с Димой — это съемки сериала о Каменской в Минске. Это была романтическая поездка на белорусском поезде (для меня, естественно, романтическая, а не для Димы: он тогда просто жил в этом поезде, мотаясь туда и обратно).

И первая встреча с настоящими, ставшими уже знаменитыми актерами: Никоненко, Гармашом, Еленой Яковлевой (в Елену Дима был просто влюблен!).

Трое суток в гостинице и прогулки по городу, в котором, на мой взгляд, абсолютно нечего делать, показались мне весьма утомительными. Съемки там действительно выгодны, а вот на меня возвращение к советской власти не произвело никакого положительного впечатления. И я зареклась ездить с Димой.

Хотя, откровенно говоря, смотреть «Каменскую» по телевидению, было интересно: показывают знакомые кадры, а я-то знаю — вон там, за кадром, и я стою.

* * *

Самое ужасное, что с какого-то момента я просто уже не помню, что происходило. Отчего это? Наверное, срабатывает инстинкт самосохранения. Но воспроизвести события хотя бы отдельными кадрами все же попытаюсь.

Наступил период конца. По крайней мере, мне так казалось — все, конец. Казалось, разрыв уже неизбежен. Сжималось сердце, стоило только представить, что мы не будем жить вместе. И, возможно, благодаря этому перманентному страху окончание затянулось на целых четыре года. Или не «благодаря», а «из-за» — «смотря, конечно, как смотреть».

Окружающие полагали, что мы никогда не расстанемся — это абсолютно точно. Ими в голову не могла прийти, что после яркого дня, насыщенного событиями, впечатлениями и взаимным обожанием, по ночам мы предавались сладкому греху семейных пар — банальным ссорам, затевавшимся ровно в половине второго. Мне даже не нужно было смотреть на часы: если начиналась очередная «лекция», то становилось понятно — полвторого, к гадалке не ходи.

В общем-то, и не ссор, по большому счету — так, занудных и совершенно не увлекательных выяснений взаимоотношений. Еженощных и регулярных, как менструации: ничего приятного, но абсолютно неизбежно, и, говорят, организм очищает. Сейчас, пожалуй, и не вспомнить все мои «ужасные проступки», так раздражавшие Диму.

К примеру, Нагиев взял меня с собой в «Юбилейный» вести концерт. Я, в удивительной шубе до пят, вся пропитанная предвкушением праздника и интересного вечера, еду вместе с ним. И вдруг в самом начале концерта объявляют, что Дворец спорта заминирован.

Расстроенная наглостью террористов, посмевших сорвать мой выход на сцену, я в середине дороги домой чмокаю Диму в щеку и еду в гости. Может быть, я действительно была не права, «протусовавшись» с подругами до шести утра; может быть, кому-то и покажется странным, что рассвет мы встретили в клубе «69». Но разве можно устраивать из этого грандиозный скандал!

По мнению Димы, все мои «гости» проходили в сопровождении каких-нибудь «дяденек»; поверить в мою безгрешность Нагиев отказывался. В конце концов он выдвигал ультиматум: «Сиди дома!» И, надо отдать мне должное, я некоторое время покорно соглашалась с такими несправедливыми, и, прямо скажем, нечеловеческими условиями капитуляции.

Ревновал Дима нещадно. Когда говорят «к каждому столбу», имеют в виду обычно широкий охват объектов ревности. В нашем случае текст «к каждому столбу» можно воспринимать дословно.

Был, например, такой сюжет. Приезжаю я утром домой — кидаю сумку у входа и забываю о ней и о её содержимом, потому как устала неимоверно. Пока я принимала ванну, Дима залезает ко мне в сумку за сигаретами и обнаруживает там совершенно неимоверный набор: в сумке лежат трусы, причем стринги, в количестве двух пар, и CD-диск Виктора Ночного, известного барда, с дарственной надписью «Алиса, вы сегодня очаровательны как никогда. Я взволнован!»

Лучше бы я из ванной не выходила — жила бы себе там спокойно и припеваючи и никогда бы не узнала, как безумно Дима может ревновать.

А история на самом деле была проста и банальна, и даже намёка на какую-то романтическую или сексуальную линию развития сюжета в ней не было. Вечером мы с подружками зашли в бар, где, по чистой случайности, пел Виктор Ночной, знающий меня как Алису Шер. Стринги же мне отдала подруга, располневшая после родов и носить их по этой причине не собиравшаяся. Объяснить же такую сложную комбинацию мне даже не дали возможности.

Другой грандиозный скандал разразился после моей поездки на дачу к своим подружкам. Там, на даче, мы отмечали чей-то день рождения, а по этому поводу одеты все были «по форме»: я, к примеру, была в голубом платье, воздушно-шифоновая, на каблуках и с голыми ногами.

По чистой случайности именно в этот день я купила себе чулки. Одевать их не собиралась, если бы не случилось непредвиденное: страшнейший град с грозой. Утром, возвращаясь домой, я чертовски замерзла и вскрыла лежавший в сумке пакет. Все оставшееся время нашей совместной жизни Дима вспоминал мне и это платье, и чулки — по его мнению, чулки женщина надевает только в одном случае: если она встречается с любовником.

Вообще-то я могла бы предположить такое развитие наших взаимоотношений гораздо раньше и решить, нравится мне это или нет. Гораздо раньше — еще в юности, когда мы только поженились, и я работала в Ленконцерте. В этой организации на миллион женщин приходился один-единственный мужчина, счастливо женатый, довольно пожилой и совершенно не обращавший внимания даже на артисток, не то что на меня, юную специалистку в области экономики.

Но Дима умудрялся создавать ему совершенно невозможную жизнь. Бедный Борюсик выскакивал с работы и, руки по швам, мчался мимо встречавшего меня с грозным взглядом Нагиева к своей машине. Утром он приходил на работу и, сочувственно качая головой, сообщал:

— А вчера там опять стоял твой.

Чуть позже, уже во время работы на радио, приступов ревности тоже хватало. Мое безупречное поведение рано или поздно в любом случае грозило обернуться скандалом. Приехала я как-то на работу несколько раньше обычного, до эфира — времени уйма, и захотелось мне шашлыка. Доезжая до шашлычной, стоявшей на трассе недалеко от Ольгино, обедаю. Подсаживаются двое мужчин — красивые ребята, служившие в Афгане. Побеседовали и разошлись. Диме я об этом криминальном происшествии, естественно, не рассказала: что рассказывать-то? Что шашлык ела?

Но мимо злополучного кафе, естественно проезжал кто-то из общих знакомых. И не преминул сообщить об увиденном Диме. Чего только не узнала я о себе нового: и «как же мне не стыдно», и «совсем опустилась — шашлык ем с мужиками в какой-то забегаловке», и «позорю его доброе имя».

Собственно, так происходило всю жизнь. Еще бы он мог мне верить! Как, если на любом его концерте или на вечеринке на заднем плане обязательно маячила фигура очередной умницы и красавицы? Естественно, ни о каком доверии ко мне и моим поступкам речь идти уже не могла.

Можно было бы, конечно, сопровождать его повсюду самой. Ездить в клубы, на гастроли и конкурсы красоты. Но, во-первых, Дима на мои предложения поехать вместе обычно отвечал: