Полковник вдавил кнопку звонка, подождал, снова вдавил и прислушался. Тишина. Иван постучал.

– Входите! Открыто!

Иван Ильич переступил порог и прикрыл дверь. Внутри Коржунова что-то перевернулось, тяжело стало, и он выдохнул.

– Я знал, что ты придешь.

Александр сидел, повернувшись к окну.

– Делай свое дело и уходи, – тихо сказал Фролов и развернул кресло в сторону вошедшего.

Он был удивлен:

– Коржик, ты чего здесь?

– Ты же шказал, что ждес меня, – улыбнулся полковник.

– Вообще-то не тебя, но раз пришел, заходи.

Коржунов вошел, положил на стол сверток, развернулся лицом к Саше и улыбнулся:

– Я присол, чтобы напомнить тебе кое-что. – Он снова повернулся к столу и начал разворачивать мешковину.

– Перед тем как… ты мне напомнишь, ответь, почему именно Коржик?

Иван повернул только голову, продолжая возиться со свертком. Теперь Александр заметил, что Мансуров полностью заменил Коржунова. Та же ухмылка, те же безумные глаза. Если бы полковник сейчас был в шапке или обрил голову, то у Фролова не осталось бы сомнений, что перед ним Электрик.

– А какая, к хренам, тебе разница? Закрой глаза и предштавь, что это я. – Мужчина поднял со стола бамбуковое короткое копье с электрическим шнуром на конце. – И только я. – Он нагнулся и воткнул вилку в розетку. – Присло время умирать.

– Нет.

Ухмылка Мансурова стала еще шире:

– Ты боишша? Да, ты боишша.

– Я говорю, нет электричества. Твоя «удочка» не сработает.

– Сегодня не твой день, Электрик, – раздался из коридора голос Игоря.

– Это кто там тявкает? – Мансуров-Коржунов отбросил «удочку» и начал отходить к окну.

В комнату вошли Пришвин и Савельев. Подняв пистолеты на изготовку, они шли на начальника.

– Тисэ, мысы, – Коржунов развернулся слишком резко для тучного человека, открыл окно и прыгнул вниз.

Савельев подбежал к распахнутым створкам, глянул вниз – полковник исчез, – и повернулся к дяде Саше.

– Разве пять этажей недостаточно для того, чтобы умереть? – спросил он.

– Это смотря что с ними делать, – попытался пошутить Костя. – Он не разбился?

– Его там просто нет, – ответил Савельев и подошел к дядьке: – Ну-с, Александр Фролов, пришло время рассказать, что на самом деле случилось с Мансуровым и каким образом эта мразь оказалась в мире людей.

* * *

Он понял: конец близок. Мансуров еще в детстве знал, что умрет от электричества. В шесть лет была подготовка к настоящей смерти, репетиция. В его голове рождались не то воспоминания, не то фантазии. Рождались и терзали. Истеричный смех пьяной женщины, мат и удары – все это билось в голове Электрика. Билось и рвалось, хотело выбраться наружу.

Что-то пошло не так. Он должен был умереть там, в заброшенном клубе на краю шахтерского поселка. Умереть одному или вместе с этими нерасторопными ментами. Как плохо, что в России нет казни через электрический стул – тогда слова той нищенки были бы пророческими.

«Вижу вспышку», – прокаркала старуха.

Саша украл у пьяной матери рубль и бежал к универсаму купить себе конфет. Поэтому, когда женщина схватила его за рукав вылинявшей рубахи, он крепче сжал желтую бумажку в кулачке. Неужели мама проснулась и заметила пропажу? Последнее время она мало что замечала, даже когда мочилась под себя. Поняла, что рубль спер «паршивый сукин сын, как и его отец», и отправила в погоню эту старуху.

«Вспышка», – громко произнесла ведьма.

То, что бабка ведьма, Саша знал точно. И только теперь он понял: ей не нужен его (мамин) рубль, ей нужна его душа. Душа, которую нельзя спрятать в зажатый кулак, как потрепанную банкноту. У маленького ребенка она снаружи – бери кто пожелает. Саша съежился, он готов был отдать рубль, конфеты, да что угодно, только не душу.

«Ты погибнешь от вспышки», – продолжила гнуть свое бабуля.

Саша почему-то думал: если ведьма читает мысли, то он будет называть ее ласково. На всякий случай, может, она сжалится и не заберет его душу.

Сейчас, сидя на нарах в одиночной камере, Мансуров чувствовал, что нет у него души. Либо все-таки старуха забрала ее тогда, либо не было ее никогда.

«Не сегодня, хотя сегодня тоже вспышка, – крякнула старушка. – Потом будет вспышка. Много вспышек. Много смертей. Одна из них – твоя».

Саша вырвался (как же сильно он испугался тогда!) и побежал домой, совсем позабыв о конфетах и намокшем от пота рубле.

Мансуров поморщился.

В тот вечер была вспышка. Вспышка, сделавшая его тем, кем он сейчас и являлся. Ведьма была права. Вернувшись домой, Саша пошел к себе в комнату. Мать что-то громко рассказывала на кухне. Снова пьет. Саша боялся ее. Боялся и ненавидел. Он очень хотел, чтобы папа вспомнил и пришел за ним. Но, как сказала пьяная женщина на кухне, чудес не бывает. И их действительно не было. Порой Саша думал, что мать попросту знать не знает, кто именно его отец. Так, очередной собутыльник. Но ему хотелось верить в то, что его отец высокий и сильный, чем-то похожий на Брюса Уиллиса. И не приезжает он к нему только потому, что ему некогда – он, словно «крепкий орешек», спасает мир.

Пока его папа был занят, а мама пила, а потом трахалась, как шлюха, прямо там, на кухне, мальчик был предоставлен сам себе. Тот вечер не стал исключением. Саша вошел в комнату, спрятал рубль в потрепанную книгу «Семь подземных королей» и сел за стол. Он намеревался закончить паять светомузыку. Десятилетний мальчишка с паяльником в руках вызвал бы чувство гордости у вернувшегося с секретного задания отца – ведь Саша научился этому сам. Но дверь распахивалась только иногда, и на пороге появлялась пьяная женщина, которую и матерью-то не назовешь. «Недоумок, как и твой папаша», – проговаривала она и, хрипло засмеявшись, шла на кухню к очередному хахалю.

Саша брал лампочки и провода, тыкал жалом паяльника в припой, выпускающий едкий дым, затем проводил по стержню олова, собирая блестящие слезы, и спаивал схему, срисованную у Митьки из соседнего подъезда. Митька вообще был везунчиком – у него не только всевозможные схемы были, у него был папа, который и научил его всему этому.

Мальчик взял паяльник и провел по кусочку желтой смолы, но сизый дымок не завился, как это бывало всегда, и не раздалось шипения. Саша посмотрел на медное жало, дотронулся до него пальцем, а затем и всей пятерней. Паяльник был холодным. Мальчик начал прощупывать провод. Вот тут-то и случилась эта долбаная вспышка, о которой каркала старая ведьма. Мансуров слабо помнил свои ощущения, но они были определенно не из лучших.

После этой вспышки жизнь перевернулась. Нет, тогда он этого еще не знал. Он понял это, когда попытался поступить в институт, потом в армии. После удара током Саша Мансуров больше не смог разговаривать, как все нормальные дети. Он начал путать буквы «Ш» и «С». Причем не только в разговоре, но и в написании. Вокруг все издевались. «Сла Шаса по соше и шошала шушку», – слышал Саша отовсюду.