Айрин скривила лицо и посмотрела на полковника.

- Отлично! - ответил Райвен. - Начнем прямо сейчас. Еще несколько моих людей присоединятся к нам по ходу дела.

- Сколько человек находятся на корабле? - спросила Айя, обращаясь к Райвену.

- Три тысячи шестьсот пятьдесят два.

- Всего, полковник Осбри.

Райвен прищурился и посмотрел на деревийку. Айя узнала этот взгляд. Он уже понял, что она хотела ему сказать.

- Около десяти тысяч человек.

На этот раз усмехнулся Орайя:

- Думаю, осмотр уже потерял всякий смысл.

- Потерял или нет, - перебил его Осбри, - мы все равно досмотрим всех. Я изолирую отсеки друг от друга, введя красный код безопасности. Только после досмотра они будут переведены на общий режим.

Данфейт посмотрела на девушку, на лице которой кроме усталости запечатлелось еще что-то. Обреченность. Словно, не видела она смысла в том, что собиралась делать. Будто, уже вынесла им приговор и смирилась с неизбежностью.

Айя подняла глаза и улыбнулась сайкаирянке. Эта улыбка была похожа на ту, которой обычно одаривал Данфейт Орайя: я вижу тебя, я читаю тебя, и я никому не скажу, о том, что знаю, даже тебе самой...

Вот уже полчаса, как Айя спокойно прохаживалась по палатам с пострадавшими в окружении Райвена, Айрин и нескольких сопровождающих. Для упрощения миссии, и во избежание ненужных расспросов, на Айю надели врачебный халат, выдали стетоскоп и фонарик. Будто какой-то специальный обход все они совершали в тот день. Врач и его охрана.

Черные, карие, голубые, серые глаза сменяли друг друга. Айя никогда не задумывалась над тем, сколько разных оттенков могут иметь человеческие радужки. А ведь она художник. Оттенки имеют значение для нее. Яркие и блеклые, полутона или просто вкрапления, придающие глазам совершенно неповторимый цвет. Поднося фонарик к лицу очередного пациента, она уже не думала о том, увидит ли золотое свечение. Она пыталась угадать, в глаза какого оттенка заглянет сейчас. Ребенок. Лет пять, не больше. Ноги сломаны. Айя улыбнулась малышу и поднесла фонарик к его глазам, застыв с той же невинной улыбкой на устах. Машинально отведя луч света в сторону, она вновь направила его на зрачки ребенка. Красивые глазки. На дне мерцают золотым, будто сам Амир смотрит на нее. Кто он, этот ребенок? И ребенок ли он вообще?

- В чем дело?! - спросил Райвен, заметив, что Айя замешкалась. - Ты видишь что-то?

Мальчишка занервничал и сжал своими маленькими пальчиками одеяло. Райвен достал пистолет и направил дуло ему в голову.

- Кто ты? - успела прошептать Айя, перед тем, как Райвен спустил затвор и выстрелил в свою цель.

Айрин не отворачивалась от этого зрелища. Она смотрела своими холодными глазами, будто за сценой в спектакле наблюдала, где игра актеров слишком безобразна, и просто хочешь досмотреть, чтобы понять, чем все закончится. Айрин уловила тот момент, когда сердце ее остановилось. Звук вырывающегося из ствола плазменного снаряда совпал с этой внутренней тишиной. Глухой хлопок - и сердце Айрин сделало следующий удар. Оно продолжало биться, как ни в чем не бывало, и даже сама сайкаирянка подумала о том, что оно не живое - а механическое. У Айрин Белови механическое сердце. Оно продолжает биться в своем привычном ритме даже тогда, когда на глазах ее приговаривают к смерти ребенка. Неужели она достигла того уровня самоконтроля, к которому стремилась всегда? Неужели, отстраненность ее наконец-то стала чем-то неконтролируемым? Она освободилась? Она больше не будет чувствовать и страдать? Нет? Тогда почему так тошно ей сейчас? По какой причине она сжимает свои руки точно так же, как Айя? Что хотят сделать ее руки? Пристрелить Райвена? Наверное. Но, механическое сердце не позволит. Нет, не позволит. Айрин выдохнула и отвернулась, глядя на всех остальных. Жалкие... Трусы... Они молчали, прячась на своих койках и даже не пытаясь перечить тем, кто поднял руку на ребенка. Стоит ли воевать за них? Вряд ли... За Кимао стоит. За Орайю. Даже за непутевую сестричку, которая отняла у нее все... За них она убьет. А эти... Этих она просто презирает.

Мгновение Айя смотрела на красную точку от ожога плазменного заряда у мальчика на лбу. Кровь начала растекаться по подушке, и тело засветилось, распадаясь на ее глазах.

- Продолжай, - произнес Райвен, пряча оружие в кобуру.

- Как Вы можете... - прошептала Айя, оборачиваясь к нему. - Я ведь могла ошибиться!!!

- Ты знала, кто он.

- Это же ребенок...

- Продолжай! - не обращая внимания на ее слова, ответил Райвен.

Айя медленно поднялась с кровати и подошла к женщине на соседней койке. Та с ужасом в глазах уставилась на нее, но сопротивляться осмотру не стала. Карие глаза. Простые карие глаза... Не голубые, как у мальчишки, а карие...

* * *

Орайя присел на кровать Айи в отсеке и посмотрел на подушку девушки. Под ней он оставил ее планшетник. Под ней же он мог найти его и сейчас.

Сложное решение, не легкое, по крайней мере. Орайе всегда доставались такие решения. Сохранить в тайне связь отца с Морайей из деревни, присматривать за Кимао, пока мать болела, организовать похороны ее тела, подготовить все для трансплантации отца и брата, поручится за Кимао, когда отец отправлял их в Академию, отказаться от девушки, на которую брат смотрел по-особенному... Так много решений, но все они казались ему правильными до сей поры. Сейчас же, он собирался сделать то, о чем потом должен был сожалеть. Его обязательно заест совесть, пусть даже и завеса чужих тайн приоткроется его взору. Кимао в данной ситуации вряд ли бы сомневался. Взломал систему блокировки операционной системы планшетника Айи и узнал все, что нужно. Но он не стал этого делать, предоставив право выбора своему брату. Почему он поступил так? Будто, дело это не касается его. Будто это нечто, что может сделать только он - Орайя.

Как ни странно, с Айей его действительно нечто объединяло. Орайя мог объяснить это многими причинами: секреты семьи, родственные связи с людьми, от которых зависит многое в этой жизни, и талант, который никому не нужен. Гвен не гордился своей дочерью, так же, как и Ри Сиа не гордился своим младшим сыном. За все двадцать шесть лет он ни разу не похвалил его. "Можешь лучше" - вот самая хвалебная фраза, что Орайя слышал из уст своего отца. Когда мать, заметив, что у Орайи абсолютный слух, наняла для него учителя музыки, отец долго ругался с ней. "Бред!" - кричал он. "Бесполезная трата времени и денег! Музыкой нельзя убить, нельзя прочесть мысли или материализовать объекты из вне! Ты забиваешь ему голову пустыми вещами, забывая о том, сыном кого он является!" Хорошо, что мать никогда не обращала на выходки отца внимания. Она растила двоих детей: своего сына, который уже вырос однажды, и его, Орайю, - ребенка женщины, которая увела у нее зрячего. И никогда он не ощущал себя не любимым, никогда она не позволяла ему вспомнить о том, что он - приемный сын. Игру на фортепиано Орайя забросил на несколько лет, после того, как мать умерла. Кимао не смог вернуть ее, хотя Орайя очень надеялся, что у брата получится совершить невозможное. Хуже всего то, что Орайя знал, где сейчас находится Квартли Соу. Обосновавшись в другом пространстве, она утратила возможность даже взглянуть на него. А Орайя... Он не хотел убивать себя просто ради того, чтобы посмотреть в глаза женщины, которая родила его. Он боялся, и не смерти, а того, что этим поступком предаст память другой женщины, той, которая вырастила его.