Боже, от этого голова шла кругом. Только сейчас до меня дошло, что тетя Шейла никогда не называла дядю Питера отцом Джереми, только Питером. Раньше я этого не замечала.

– Тогда, что случилось с настоящим отцом Джереми? – спросила я.

– Тони призвали на вьетнамскую войну… в тот год, когда родился Джереми… – Она начала уверенно, но потом заговорила таким голосом, словно не верила самой себе.

Мне стало ее жаль, я видела, как она не может сказать то, что выдавали ее глаза.

– Он погиб? – спросила я, замерев от страха.

– Сначала его ранили, – сказала тетя.

Ее голос был тих. Она смотрела в сторону, и я смогла рассмотреть ее профиль, изящный, как у Елены Троянской. Посмотрев на кончик своей сигареты, она продолжила:

– Его послали в военный госпиталь. Когда его выписали, он вернулся ко мне в Лондон. Но он был очень слаб. В итоге его добила пневмония, но война виновата во всем, нет сомнений. Это она разбила ему сердце. Он ненавидел все это – жестокость, глупость и бесполезность того, что его заставляли делать. Он был таким нежным, таким внимательным. Невинным.

Я сидела словно пригвожденная. Мне пришла в голову мысль о Джереми.

– Боже мой, тетя Шейла! – воскликнула я. – Почему же вы ничего не рассказали Джереми? Почему вы не сказали ему, кто его настоящий отец, даже после того, как умер дядя Питер? Обычно люди рассказывают детям такие вещи, когда те становятся достаточно взрослыми, чтобы понять все как есть. Вам не кажется, что он имеет на это право?

Тетя Шейла задумалась, стряхивая пепел в пепельницу.

– Я всегда собиралась рассказать, – сказала она тихо. – Но все как-то время не могла подходящее найти.

– Боже! – воскликнула я. – Да вы, должно быть, шутите?

Она приоткрыла рот от удивления. Она никогда не думала, что я могу быть такой агрессивной. Ведь для нее я всегда была мягкой и доброй племянницей из Америки.

Но тут мне в голову пришло еще кое-что.

– Так Джереми наполовину американец! – сказала я с нотками порицания.

Она воспитала его снобом, что, как выясняется, против его природы.

Тетя терпимо улыбнулась. И тут я заметила морщинки в уголках глаз и у рта, которые не видела раньше, за ленчем, когда она показалась мне такой молодой. Впрочем, я всегда готова была восхищаться ею. Наверное, мне нужна была строгая тетушка, от которой так сложно дождаться комплимента, что заставляло добиваться в жизни своей цели, быть более взрослой, более рассудительной.

– Да, – сказала она тихо, – Джереми тоже американец. Но благодаря Питеру он вырос типичным британцем. Питер никогда не относился к Джереми как к приемышу, напротив, всегда считал его частью семьи. А я, видишь ли, в своей семье была белой вороной, и из-за меня Джереми с ними не очень-то общался. Для него очень много значит быть частью вашей семьи. Он любил Питера гораздо больше, чем может показаться со стороны из-за их постоянных ссор. И еще он очень любил бабушку Берил. А еще он достаточно близко узнал бабушку Пенелопу к концу ее жизни, когда она сделала его распорядителем своего имущества. Разве ты сама не видишь, как много ваша семья значит для него?

С этим я поспорить не могла. Я знала, что для Джереми все это весомая часть самоопределения.

– А как получилось, что у вас с дядей Питером не было общих детей? – спросила я осторожно.

Я знала, что мне не стоило спрашивать, но тетя была настроена на разговор.

– Мне пришлось сделать гистерэктомию,[4]– сказала она без обиняков. – И Питер, должна тебе сказать, поддерживал меня как мог. И он усыновил Джереми. Он сам это предложил. Он сказал, что парню не стоит жить без поддержки отца. И он говорил не только о деньгах. Он говорил о воспитании. Он хотел, чтобы у Джереми в жизни, как он говорил, был «фундамент». Они действительно были как отец с сыном. Почему я должна забирать это у Джереми? Они справились с трудностями в отношениях, чего никогда бы не произошло, дай я Джереми усомниться в том, что Питер его отец, что можно проявить неуважение к нему.

– Вы любили дядю Питера? – спросила я, набравшись наглости.

Она посмотрела на меня так, что я решила, что сейчас она цыкнет на меня, но она так не сделала.

– Да, – пожала она плечами. – Но не так страстно. Мне нравилась вся его семья, потому что они были такими терпимыми в отличие от моей семьи. И они с радостью приняли известие о том, что Питер женится на мне. Они мне очень нравились. А Тони… он был…

Впрочем, ей и не пришлось заканчивать фразу. Она вернулась к своей сигарете. И только тут я поняла, что раньше никогда не видела, чтобы она курила. Ни тем летом, ни недавно за ленчем. И все же вот она, передо мной, в шелковом халате, вельветовых тапочках, с идеально забранными волосами – пример самообладания. И все же нервы у нее, судя по всему, пошаливали.

– Вы еще не разговаривали с Джереми об этом? – спросила я уже более сочувственно.

– Бог мой, – простонала тетя. – Эта французская девчонка, с которой он работает, посадила его на частный самолет, который делает три остановки на пути к Лондону. Он очень устал от перелета. Джереми прибежал сюда, кричал, задавал вопросы. Я чуть с ума не сошла, отвечая на них.

– Простите, – сказала я, понимая, что во всем не права.

– Да нет, что ты, милая, я на тебя зла не держу, – сказала она с улыбкой. – Твое поведение просто сказка по сравнению с тем, что он мне устроил. Я думала, он мне голову оторвет. Он мне не давал ответить на один вопрос, как выстреливал следующий. Да он и не слушал меня, скорее сопоставлял свои юридические факты. Я пыталась сказать ему, как сильно мне жаль, но он… – Ее голос снова стал едва слышен, но на этот раз тетя не отвернулась, а, убрав сигарету, посмотрела пристально мне в лицо. – Может, ты перескажешь ему то, что услышала здесь? – спросила она с надеждой. – Он к тебе прислушивается. Ведь вы двое всегда друг к другу неровно дышали.

Я вдруг почувствовала, что краснею. Каждый раз, когда женщина в возрасте говорит тебе, что заметила, как ты относишься к ее сыну, чувствуешь себя неловко.

– Вы ведь не все мне рассказали, – сказала я торопливо. – Тони был в Лондоне, когда родился Джереми?

– Нет, Тони уже был во Вьетнаме, – ответила она. – Мы жили в маленьком доме вместе с барабанщиком из группы и его девушкой. Джереми родился там. Позже я переделала это место под Дом ветеранов. Там до сих пор приют для солдат. – Она вздохнула. – К сожалению, ветераны войн есть и в наше время, и в вашем возрасте. И мне кажется, что с каждой войной они становятся моложе. Я помогаю фонду собирать деньги и слежу за тем, как идут у них дела.

– А вы с… с барабанщиком… роман не крутили? Потом? – спросила я.

Тетя Шейла изумленно посмотрела на меня:

– Конечно, нет! Он женился и обзавелся семьей. Он нашел работу на телевидении, пишет музыку для передач, а еще помогает мне с Домом для ветеранов. Но не более того. Боже правый, как тебе такое в голову пришло?