— А почему все-таки не со мной? — повернулся он к Изабелле.

Королева Кастильская все с тем же вызовом задрала подбородок вверх.

— Я слышала, вы не слишком верны женщинам, Ваше Высочество.

Томазо улыбнулся. Изабелла всегда была превосходным политиком и фактически сказала, что не слишком верит в то, что Габсбурги не подгребут и ее саму, и ее королевство под себя.

— И ты думаешь, я так это оставлю? — процедил Австриец.

Изабелла подняла глаза вверх, и Австриец, проследив направление ее взгляда, тоже увидел десятки направленных на него из-под купола мушкетов.

— Вам решать, Ваше Высочество, — смиренно опустила глаза Изабелла, — но позвольте напомнить, что я не нарушила ни единого пункта наших с вами договоренностей.

Австриец скрипнул зубами.

— И я как представитель Папы это подтверждаю, — подал голос из-за его спины Томазо.

Он уже видел, что победил.

Марко Саласар не имел сколько-нибудь четких указаний кроме того, что ему рассказал о будущей Христианской Лиге сеньор Томазо. Но ума сообразить, что прямо сейчас реализуется его единственный шанс, у него хватало. А когда его вызвал Комиссар Трибунала, Марко всем нутром почуял: пора. И наутро все изменилось.

— Друзья, — собрал он тех немногих подмастерьев, кто не отвернулся от него, — христиане…

Подмастерья переглянулись. Так высокопарно с ними никто не разговаривал.

— Доколе нам терпеть постыдную власть этого магометанина?

Подмастерья обмерли. Кое-кто из них уже получал плетей по приговору судьи — за мелкие проступки, оттого аль-Мехмеда многие не любили, но чтобы покуситься на такую важную фигуру?

— Доколе нам терпеть безбожие наших мастеров? Разве кто из них стремится поделиться с ближним своим, как завещал Иисус? Разве кто из них научился прощать?..

Парни открыли рты, а Марко возвысил голос:

— И разве должны мы слушаться людей, не далее как сегодня отлученных от Церкви Христовой?!

— Я чего-то не понимаю, — хмыкнул самый крепкий подмастерье. — Ты куда клонишь, Марко?

Марко Саласар прищурился.

— На этой неделе к твоему мастеру за часами приедет аббатиса из Уэски. Так?

— Ну так, — пожал плечами подмастерье. — И что?

— И часы отлученного от Церкви мастера будут украшать обитель Христовых невест? А ты, зная это, промолчишь?

Подмастерья охнули. Они об этом даже не думали.

На епископской кухне Бруно первым делом отправили колоть дрова, затем поручили очистить от нагара огромный котел, и лишь увидев, сколь тщательно он выполнил поручения, доверили мыть посуду.

— Не дай бог, если хоть одна вилка пропадет! — сразу предупредил его помощник повара. — Но если справишься так же, как и с котлом, через пять-шесть лет в старшие мойщики посуды выйдешь. А то и серебро доверят чистить.

Бруно понимающе кивнул, ухватил заляпанную жиром двузубую вилку для жаркого, а едва помощник повара отошел, на кухне появился сам епископ.

— У меня сегодня важные гости из Гранады, — подошел Его Преосвященство к старшему повару, — так что никакой свинины.

Бруно замер. Шанс был уникальный.

— Я понял, Ваше Преосвященство, — низко поклонился повар.

Бруно огляделся. На кухне, кроме епископа, было всего три человека: повар, ею помощник и неотступно следующий за епископом гвардеец.

«Надо попытаться…» — понял Бруно, медленно двинулся к епископу и тут же нарвался на грозный взгляд помощника повара.

— Иди отсюда… — шепнул помощник. — Быстро.

Бруно нехотя двинулся назад, а едва помощник отвел взгляд, юркнул за деревянную колонну. Он знал, что помощник повара рано или поздно займется своими делами, а епископ так и продолжал давать повару указания на предстоящий обед.

И тогда, как ниоткуда, появились эти люди. Их было четверо, и были они одеты в самые обычные рясы, но Бруно сразу понял: чужаки. Двое ухватили епископа под руки, а двое других вытащили спрятанные под рясами шпаги.

— Что вы делаете?! — возмутился епископ.

Но и повар, и его помощник, и гвардеец-охранник уже валились на мозаичный пол — один за другим.

— Тихо, Ваше Преосвященство, — произнес один — самый крепкий и явно самый главный, и решительно запихнул в епископский рот кухонное полотенце.

Бруно вжался в колонну.

— Больше никого?

— Кажется, нет, Гаспар…

— Тащите его, а я проверю…

Бруно тихонько повернулся боком — так он был незаметнее.

— Надо же… еще один! Спрятался…

Бруно развернулся. Самый здоровый из чужаков шел прямо на него. Бруно выставил перед собой так и не домытую двузубую вилку для жаркого и попятился.

— Спокойно, малыш, — так же тихо наступал со шпагой наперевес монах, — все будет хорошо…

Шпага свистнула, и Бруно едва успел отскочить к столу.

— За что, сеньор? — возмутился он, рухнул на пол и перекатился под столом на другую сторону. — Что я вам сделал?!

Монах яростно крякнул, запрыгнул на стол и сделал еще один выпад.

— Караул! — заорал Бруно и отскочил к стене. — Сюда, сеньоры!

— Тихо-тихо, — спрыгнул со стола монах.

— Ка-ра-у-ул!!! — еще пронзительнее закричал Бруно.

В коридоре послышался топот, и монах, видя, что деться парню некуда, снова перепрыгнул стол, открыл задвижку и встал у двери.

— Что тут еще?! Чего орать?

В горло гвардейца тут же впилась шпага, и он осел, цепляясь за косяк. Монах бережно подхватил его, затащил хрипящего и пускающего кровавую пену гвардейца в кухню, выглянул в коридор и снова закрыл дверь — все так же, на задвижку.

И тогда Бруно скользнул под столом и с разбегу воткнул огромную двузубую вилку монаху в поясницу.

— О, ч-черт! — без тени смирения произнес монах и обернулся, немного постоял и, покачнувшись, рухнул на пол.

Бруно не знал, сколько простоял вот так, с двузубой вилкой в руках. Перед глазами вращались обильно смазанные жиром и кровью шестеренки всей Арагонской Церкви, и Его Преосвященство был главным регулятором хода. А потом он увидел, как огромные кузнечные щипцы ухватили этот регулятор хода, потянули и с хрустом выдернули прочь.

То же самое сделал он сам с церковными часами, когда пытался спасти Олафа, но теперь мчались вперед не сдерживаемые ничем, словно прижженная под хвостом псина, стрелки всей Арагонской Церкви.

А потом раненый монах пошевелился, и Бруно пришел в себя. Наклонился над телом и, зная, что для быстрого бегства нужны деньги, начал обшаривать рясу.