— Что ты имеешь в виду?

— Я говорю о девушке.

— Что именно, Джейк?

— Тебе не нужно о ней беспокоиться?

— Нет.

— Это точно, Дик?

— Да.

— Это не имело для нее значения?

— Да.

— Она тебе так сказала?

— Я знал, что она в любом случае уедет с этим парнем, Биллом.

— Понятно.

— Думаю, они обе такие — вторая девушка тоже.

— Да.

— Все это было чертовски глупо, не так ли?

— Неважно, — сказал он.

— Вчера ты ничего не сказал, Джейк.

— Это не помогло бы.

— Почему? — спросил я.

— Я знал, что это случится, — ответил он.

— Когда ты это понял?

— Еще в горах.

— Что ты имеешь в виду? Там все было иначе.

— Именно поэтому.

— Боже мой, Джейк! Я себе так противен.

— Ты с этим справишься, — заверил он.

— Меня от всего тошнит.

— Это пройдет.

— Ты знаешь, как я себя чувствую?

— Да.

— Это чертовски грязно, не правда ли?

— На самом деле нет. И не должно быть.

— Наверное, все через это проходят в первый раз.

— Не знаю. Некоторым на все наплевать. Для них это ничего не значит.

— Для меня тоже, когда я, бывало, думал об этом. Я много об этом думал.

— Да, я знаю.

— А как бывает, когда кого-то любишь?

— Тогда все бывает хорошо — по крайней мере, должно быть.

— В чем же разница? — спросил я.

— Тогда не думаешь о себе.

— Не понимаю, Джейк.

— Да, пока еще не понимаешь.

— Наверное, я совсем испорчу себе жизнь.

— Я не хочу, чтобы так было.

— Ты помнишь нашу последнюю ночь в горах, перед Лорделем? Боже мой! Наверное, ты надо мной смеялся!

— Не говори глупости, Дик.

— Ну и наговорил я всякого в ту ночь, да?

— Какое все это имеет значение? Я же понимаю. Со временем ты научишься смотреть на вещи прямо и не раскисать по пустякам.

— Иными словами, ты хочешь сказать, Джейк, что я молод, не так ли?

— Может быть.

— Так куда мы отправляемся?

— В Сандене или Ольден. Не имеет значения, куда именно. Мы сядем на судно или будем продвигаться в глубь страны, к железной дороге.

— Да, это хорошо, — сказал я.

Больше мы ни о чем не говорили. Я немного вздремнул, и вскоре двигатели перестали вибрировать и загремела цепь: мы бросали якорь.

Мы прибыли в Вадхейм.

Ушли мы с Джейком рано, когда еще никого вокруг не было. Он уладил все дела с администратором, а потом договорился с одним из матросов, чтобы тот доставил нас на катере на берег. Мне не пришлось и пальцем пошевельнуть, он сделал все. Никого из пассажиров не было видно. Все они были внизу, в каютах. Не было ни души — только матросы, они драили палубу и занимались повседневными утренними делами.

Я посмотрел на то место, где вчера днем мы сидели с Кэрри, захватив с собой пледы и граммофон. Казалось, это было ужасно давно, хотя прошло самое большее несколько часов. Как странно, что я совсем ничего не чувствовал, — будто ничего и не было.

Я думал о Кэрри и ее рыжих волосах, о том, как она курит сигарету и смеется, потом протягивает руку к граммофону. Это не имело теперь ровным счетом никакого значения. Когда я стоял сейчас у сходней, поджидая Джейка, я даже не мог вспомнить, что тогда чувствовал. Как будто мое воображение прекратило свою работу и было не в состоянии хранить образы. Я чувствовал себя так же, как когда-то дома, когда шел в пустую классную комнату и сидел перед чистым листом бумаги без единой мысли в голове. Сидел, покусывая кончик ручки и удивляясь, как можно существовать без малейшего намека на какую-то мысль. Так же было и сейчас, когда я стоял у сходней в ожидании Джейка. Я даже не мог вспомнить, какой у меня был настрой, когда мы с Кэрри после полуночи поднялись на борт парохода. А ведь прошло всего несколько часов. Правда, я знал, что было отвращение, и ненависть к себе, и желание остаться одному, чтобы рядом не было даже Джейка — особенно Джейка.

Теперь это прошло. Словно накануне напился, а назавтра видишь, какое чудесное утро, и понимаешь, что, в конце концов, не стоит принимать жизнь слишком всерьез, потому что все уже в прошлом и не имеет никакого отношения к сегодняшнему дню.

Что касается Кэрри и остальных, то они перестали быть для меня реальностью в том прежнем смысле. Кэрри была просто какой-то девушкой, которую я встретил в толпе и забыл.

Я не мог понять, отчего так безразличен к ней. И отчего вчера не мог думать ни о чем, кроме нее, а сегодня покидаю пароход, радуясь, что все кончено; она — это какая-то девушка, заливавшаяся смехом, а я скоро буду в машине с Джейком и даже не вспомню этот смех.

Я не мог понять, почему она больше меня не волнует и почему я ее уже не хочу.

Как странно, что вчера мое тело так много значило, а сейчас не значит ничего.

Когда я поднялся на борт в полночь, то не знал, кого ненавижу больше — ее или себя. Однако если бы сейчас она подошла и заговорила со мной, я бы не испытывал никакой враждебности — она была бы просто незнакомкой, кем-то из толпы. Я не понимал, почему желание должно обернуться падением и только потом исчезнуть. Уж либо желание, либо падение. Нужно всегда быть очень осторожным.

И вот я стоял у сходней, насвистывая в ожидании Джейка, предвкушая поездку в автомобиле по дороге. Но почему-то все было не так. Я был рад, что успокоился, но мне казалось неправильным, что это так. Это было чуть ли не жестоко по отношению к себе — к тому, кто стоял здесь вчера ночью с горячими руками, дрожа всем телом. Это «я» исчезло навсегда, как тот мальчик, который испытал экстаз в горах, и тот мальчик, который пел на барке, и тот мальчик, который хотел броситься с моста. Все они исчезли, эти другие «я», и никогда не вернутся. Они испарились, как маленькие мысли и маленькие сны, — эти бедные бывшие «я», которые жили во мне, как я — в них. Они выброшены прочь, и от них даже не осталось теней, чтобы составить мне компанию.

Я стоял на палубе круизного парохода, и казалось, что я оставляю позади какую-то часть себя; я удивлялся: как же так, почему я не испытываю при этом сожаления? Здесь был я, спокойный, непринужденный, размышляющий о том, что ждет впереди, а там — он, которого я больше не увижу: расстроенный, взволнованный, изысканно печальный мальчик, который впервые любил женщину. Я оставил его позади, но не стал мудрее.