Подойдя ближе, Каладин ощутил запах дыма. И увидел свет. Крошечный костер.

Каладин подошел к краю своеобразного полуострова; разломы превратились в расщелину, уходящую во тьму. На самом кончике полуострова, с трех сторон окруженного пропастью, на валуне сидел человек в черном костюме светлоглазого. Перед ним, в раковине камнепочки, горел небольшой костер. Треугольное лицо, короткие черные волосы. На поясе тонкий меч в черных ножнах.

Глаза у человека были светло-синими. Каладин никогда не слышал о светлоглазых, играющих на флейте. Разве они не считают музыку занятием женщин? Светлоглазые мужчины поют, но не играют на музыкальных инструментах, если они, конечно, не арденты.

Этот человек был исключительно талантлив. Он играл странную, волшебную мелодию, как будто пришедшую из другого места и времени. Она улетала в пропасть, но эхо возвращало ее обратно, как будто человек играл дуэтом сам с собой.

Каладин остановился неподалеку от незнакомца, сообразив, что сейчас ему меньше всего хочется иметь дело со светлоглазым лордом, который оказался настолько эксцентричным, что оделся в черное и отправился на Разрушенные Равнины — упражняться в игре на флейте.

Каладин повернулся, чтобы уйти.

Музыка прекратилась.

— Я всегда боюсь, что когда-нибудь забуду, как играть на ней, — сказал мягкий голос за его спиной. — Да, глупо, учитывая то, сколько времени я ею занимался. Но в эти дни я редко уделяю ей то внимание, которое она заслуживает.

Каладин повернулся к незнакомцу. Его флейта была вырезана из темного, почти черного дерева. Слишком заурядный инструмент, для светлоглазых, но человек держал его очень почтительно.

— Что вы здесь делаете? — спросил Каладин.

— Сижу. Иногда играю.

— Я хочу сказать, почему вы здесь?

— Почему я здесь? — спросил человек, опуская флейту, откидываясь назад и расслабляясь. — Почему мы все здесь? Слишком глубокий вопрос для первой встречи, юный мостовик. Обычно я предпочитаю сначала представиться, а потом уже заниматься теологией. Сначала — ленч, также неплохо бы приятно вздремнуть. Итак, практика всегда должна предшествовать теологии. Особенно важно представление.

— Хорошо, — сказал Каладин. — И вы..?

— Сижу. Иногда играю… с умами мостовиков.

Каладин покраснел и повернулся, чтобы уйти. Пускай этот светлоглазый дурак говорит и делает, что хочет. Каладину надо принять трудное решение.

— Что ж, уходи, — сказал светлоглазый. — Рад, что ты приходил. И не подошел слишком близко. Я довольно привязан к моему Штормсвету.

Каладин застыл. Потом повернулся.

— Что?

— Мои сферы, — сказал странный человек, держа в руках полностью заряженный изумрудный брум. — Все знают, что мостовики — воры или по меньшей мере нищие.

Ну конечно. Он говорил о сферах. Он не знает о… несчастье Каладина. Или знает? Глаза человека сверкнули, как если бы он здорово пошутил.

— Не оскорбляйся, что я назвал тебя вором, — сказал человек, поднимая палец. — Это был комплимент.

Каладин застыл.

Куда делась сфера? Он только что держал ее в руках.

— Комплимент? Назвать кого-то вором?

— Конечно. Я сам вор.

— Вы? И что вы воруете?

— Спесь, — ответил незнакомец, наклонясь вперед. — Иногда скуку, если могу стать спесивым сам. Я — королевский шут. Или был им, недавно. Вскоре я потеряю это почетное звание.

— Королевский кто?

— Шут. Моя работа — быть остроумным.

— Смущать людей — не то же самое, что быть остроумным.

— О! — воскликнул человек снова, его глаза сверкнули. — Ты уже доказал, что умнее большинства тех, с кем я был знаком в последнее время. И что такое быть остроумным, по-твоему?

— Говорить мудрые вещи.

— И что такое мудрость?

— Я… — Почему он вообще ввязался в этот разговор? — Я считаю, что это способность говорить и поступать правильно.

Королевский шут вздернул голову, потом улыбнулся. Наконец он протянул руку Каладину.

— Как тебя зовут, мой вдумчивый мостовик? И говори со мной на ты.

Каладин, колеблясь, протянул руку.

— Каладин. А вас… тебя?

— У меня много имен. — Человек пожал руку Каладина. — Я начал жизнь как мысль, как идея, слова на странице. А потом я еще кое-что украл. Себя. В другой раз я назвал себя именем камня.

— Красивого, я надеюсь.

— Великолепного, — сказал человек. — И ставшего совершенно бесполезным для того, чтобы его носить.

— И как тебя называют сейчас?

— По-разному, и только некоторые из этих имен вежливые. К сожалению, почти все они правда. Ты, однако, можешь называть меня Хойд.

— Твое имя?

— Нет. Имя кого-то, кого я должен любить. Еще одно, что я украл. Это именно то, что мы, воры, делаем.

Он посмотрел на восток, на быстро темнеющие Равнины. Маленький костер, горевший рядом с валуном Хойда, бросал мимолетный свет, красный от мерцающих огоньков.

— Было приятно познакомиться с тобой, Хойд, — сказал Каладин. — Я должен идти…

— Но не раньше, чем я дам тебе кое-что. — Хойд поднял флейту. — Подожди, пожалуйста.

Каладин вздохнул и сел. У него возникло четкое ощущение, что этот странный человек не отпустит его просто так.

— Это флейта Путника, — сказал Хойд, оглядев темное дерево. — Она предназначена для рассказчика историй, который играет, рассказывая историю.

— Ты хочешь сказать, аккомпанирует рассказчику историй. Тому, кто играет, пока он рассказывает?

— Я хотел сказать именно то, что сказал.

— Как может человек рассказывать истории, играя на флейте?

Хойд поднял бровь, а потом поднес инструмент к губам. Он играл на ней не так, как видел Каладин, — держал флейту не перед собой, а сбоку и дул в нее сверху. Он извлек несколько нот. Та самая печальная мелодия, которую слышал Каладин.

— Эта история, — объявил Хойд, — о Деретиле и Бродячем Парусе.

Он начал играть. Быстрее и резче, чем раньше. Казалось, ноты налетали одна на другую, вылетая из флейты, как дети, бегущие друг за другом. Прекрасные и чистые, они поднимались и опускались, замысловатые, как вышитый ковер.

Каладин обнаружил, что зачарован. Мелодия была могущественной, почти зовущей за собой. Как если бы каждая нота была крючком, пронзавшим плоть Каладина и привлекавшим его еще ближе.

Внезапно Хойд остановился — мелодия продолжала литься из расщелины, возвращаясь обратно, — и начал рассказ.

— Деретил был хорошо известен в некоторых странах, хотя здесь, на востоке, о нем говорили меньше. Он был королем в эпоху Теней, о которой не сохранилось никаких воспоминаний. Могущественный человек. Командир тысяч, предводитель десятков тысяч. Высокий, царственный, наделенный прекрасной кожей и красивыми глазами. Предмет для зависти.