Далинар ушел и быстро нашел несколько своих гвардейцев, присматривавших за Кавалером. Подойдя к ним, он невольно поразился числу трупов, лежавших на земле. Они лежали вповалку, там, где он пробивался сквозь ряды паршенди. Путь смерти.

Он оглянулся и посмотрел туда, где стоял, защищая Садеаса. Дюжины мертвых. Может быть, сотни.

Кровь моих предков, подумал Далинар. Неужели это сделал я?

Он не убивал столько людей с юности, с тех дней, когда помогал Гавилару объединять Алеткар. Но тогда его не тошнило при виде мертвых.

Зато сейчас он чувствовал себя отвратительно и с трудом держал желудок под контролем. Его не должно рвать на поле боя. И его люди не должны этого видеть.

Он, спотыкаясь, пошел прочь; одна рука поддерживает голову, вторая несет шлем. Он должен торжествовать. Но не может. Просто… не может.

Тебе понадобится много счастья, чтобы понять меня, Садеас, подумал он. Потому что у меня голова разрывается от боли, когда я пытаюсь понять самого себя.

В моих руках младенец, я держу нож у его горла и знаю, что все живое хочет, чтобы я дал клинку вонзиться в него. Пусть его кровь брызнет на землю, на мои руки, и мы сможем вздохнуть полной грудью.

Дата: Шашанан, 1173, 23 секунды до смерти. Объект: черноглазый юноша шестнадцати лет. На пример стоит обратить особое внимание.

— И весь мир разлетелся на куски! — крикнул Карта. Его спина выгнулась, глаза расширились, на щеках выступили красные пятна. — Утесы затряслись от их шагов, и камни устремились в небо. Мы умираем! Мы умираем!

Он дернулся в последний раз, и свет в его глазах потух. Каладин бессильно уселся на землю, кинжал, которым он пытался заменить скальпель, выскользнул из липких окровавленных пальцев и негромко звякнул о камень. Учтивый веселый человек лежал мертвым на каменном плато — стрела попала ему в левую часть груди и рассекла на части родимое пятно, которое, по его словам, выглядело как карта Алеткара.

Они забирают их, подумал Каладин. Одного за другим. Открывают, выпускают кровь. Мы как мешки, в которых носят кровь. Потом мы умираем и поливаем ею камни, как водой сверхшторма.

Пока я не останусь один. Я всегда остаюсь.

Слой кожи, слой жира, слой мышц, кости. То, чем был человек.

За расщелиной бушевало сражение. Все равно что в другом королевстве, ведь никто не обращал внимания на мостовиков. Умри, умри, умри и уйди с нашей дороги.

Четвертый Мост молча стоял вокруг Каладина.

— Что он сказал в конце, — наконец спросил Шрам. — Утесы затряслись?

— Ничего, — сказал толсторукий Йейк. — Бред умирающего. Такое иногда случается.

— В последнее время все чаще, — сказал Тефт. Он поддерживал одной рукой другую, перевязанную. Тоже стрела. Не скоро он сможет что-то нести. После смерти Карты и Арика их осталось только двадцать шесть — едва достаточно, чтобы нести мост. Теперь на плечи каждого ляжет еще больший вес, и им будет трудно бежать наравне с другими бригадами. Потеря еще нескольких человек станет катастрофой.

Я должен был действовать быстрее, подумал Каладин, глядя на огромную рану Карты; внутренности торчали наружу, солнце уже сушило их. Наконечник стрелы пробил ему легкое и засел в спине.

Смог бы Лирин спасти его? Если бы сам Каладин окончил университет в Харбранте, как хотел отец, узнал бы он достаточно, чтобы спасти человека с такой раной?

Такое иногда случается, сынок…

Каладин поднял к лицу трясущиеся окровавленные руки, охватил голову, воспоминания поглотили его. Девочка, разбитая голова, сломанная нога, разгневанный отец.

Отчаяние, ненависть, потеря, ужас. Как может человек так жить? Быть хирургом, жить, зная, что тебе может не хватить сил и знаний, чтобы спасти кого-то. Когда проигрывает земледелец, черви пожирают его урожай. Когда проигрывает хирург, кто-то умирает.

Ты должен научиться определять, когда имеет смысл лечить…

Как если бы он мог выбирать. Вычеркнуть, как потушить фонарь. Каладин склонился под тяжестью вины.

Я должен был спасти его. Я должен был спасти его. Я должен был спасти его.

Карта, Данни, Амарк, Гошел, Даллет, Налма. Тьен.

— Каладин. — Голос Сил. — Будь сильным.

— Если бы я был сильным, — прошипел он, — они бы остались в живых.

— Другие бригадники нуждаются в тебе. Ты обещал им, Каладин. Поклялся.

Каладин посмотрел вокруг. Товарищи казались обеспокоенными и встревоженными. Только восемь. Остальных Каладин послал на поиски раненых из других бригад. Они сразу нашли троих, с легкими ранами, о которых позаботится Шрам. Больше никого. То ли в других бригадах раненых не было, то ли помогать этим раненым не имело смысла.

Надо пойти и взглянуть самому, на всякий случай. Но — оцепенелый — он не смог бы сейчас посмотреть в лицо умирающему, в лицо человеку, которого не сможет спасти. Он с трудом встал и пошел прочь от трупа. Подойдя к краю пропасти, он заставил себя встать в одну из старых стоек, которой его научил Туккс.

Ноги в стороны, руки за спиной, ладони на предплечьях. Спина прямая, взгляд направлен вперед. Знакомая стойка вернула ему силы.

Ты ошибся, отец, подумал он. Ты сказал, что я привыкну к мертвым. Прошли годы. И я не привык.

Бригадники столпились вокруг. Подошел Лоупен, с водяным мехом. Каладин заколебался, потом взял мех и вымыл лицо и руки. Теплая вода приятно смочила кожу, потом приятно охладила, испаряясь. Он глубоко вздохнул, благодарно кивнув низенькому хердазианину.

Лоупен поднял бровь, потом указал на мешочек, привязанный к поясу. Уже в четвертый раз он незаметно доставал мешочек со сферами, привязанный к стреле, и пока никаких происшествий.

— Какие-нибудь трудности? — спросил Каладин.

— Нет, мачо, — ответил Лоупен, широко улыбнувшись. — Легко, как подставить ножку рогоеду.

— Я уже такое слышал, — хрипло проворчал Камень, стоявший неподалеку, тоже в парадной стойке.

— А веревка? — спросил Каладин.

— Перебросил всю бухту через край, — доложил Лоупен. — Конец ни к чему не привязывал. Как ты и сказал.

— Отлично, — сказал Каладин.

— Веревка, свисающая с моста, выглядела бы слишком подозрительно. Если бы Газ или Хашаль пронюхали, что собирается сделать Каладин…

А где Газ? подумал Каладин. Почему он не пришел на бег с мостом?

Лоупен отдал Каладину мешочек, как будто с радостью избавился от ответственности. Каладин сунул его в карман штанов.