тяжкими мыслями – в опочивальне прибирались холопы. Опричник решил не прогонять их – всяко же работа должна быть исполнена. Он опустился в кресло, приставленное за стол, и уж было велено нести трапезу боярину в покои.

Всё казалось далёким и блёклым. Никакая холопская возня не отвлекала Фёдора от его мыслей. Он нахмурился, воистину озадачившись, искусал губы в кровь, перебирая в голове все свои домыслы.

«Старицкие мрази! И бежать не сбежали, а только шуму подняли! Нынче у границ и мышь не проскочит… Поделом им, поделом, пущай гниют в сырой земле – пущай уж на той стороне токмо увидится Евдокия со своим поганым братцем Курбским – чай, недолго ждать! Эх, ведь Андрей сам-то сбежал каким-то чудом, надобно было ему тогда сестру свою и прихватить, и дело с концом…»

Мысли Фёдора были прерваны, быть может, даже слишком резко – он вздрогнул от стука, с коим холоп опустил поднос на стол. Опричник малость растерялся и не успел собраться с мыслями, как один звук пронзил его резким, даже пугающим откровением. То было журчание воды – пришлый крестьянин наполнил чашу. Фёдор сорвался с места и метнулся прочь из своих покоев.

* * *

Басманов, запыхавшись, переступил порог церкви. Он взбежал по колокольне, и холодный воздух драл его горло. На колокольне он встретил Иоанна. Владыка глядел на город, гибнущий, согласно его воле. Фёдор сглотнул, переведя дыхание, и отдал поклон государю.

– Вели мне молвить, царе, – произнёс опричник.

Иоанн коротко кивнул, не отводя взгляда от чернеющих развалин, где нет-нет да догорал красный пожар.

– Мне ведомо, к кому так и не доехали Старицкие, – доложил Фёдор, положа руку на сердце.

– Ага, – кивнул в ответ Иоанн, всё не глядя на Басманова. – Новгородские крысы не раз его призывали. Токмо перехваченных писем не один десяток, поди знай… Сим делом уже занимаются.

Фёдор тихо выдохнул да поджал губы, остановив себя прежде, чем молвить боле.

– У меня с ним давние счёты, – безо всякой дерзости, но твёрдо молвил Басманов. – Молю, царе. Кто же нынче за этим делом?

Иоанн глубоко вздохнул, переводя взгляд на Фёдора. Короткое смятение промелькнуло беглой тенью на царском челе.

– Малюта с Афоней, – ответил царь, пожав плечами.

Фёдор цокнул и закатил глаза.

– Только не Вяземский, – обречённо произнёс Басманов.

– Отчего же? – вопрошал владыка, даже малость подивившись.

– Он трус, – ответил Фёдор, пожав плечами. – У него кишка тонка. Молю, мой добрый царь – доверь то дело мне заместо Афони.

Иоанн невольно перенимал то пылкое оживление, которое билось в сердце молодого опричника. Царь неспешно приблизился к Фёдору, заглядывая в его глаза.

– В прошлый раз… – протянул Иоанн, сделав рукой в воздухе такой жест, будто бы припоминал что-то давнишнее.

– Афоня был за главного. И мы потеряли всё, – закончил Фёдор, – Малюте это под силу. Чего греха таить – бывает, вздорим, но всяко это дело ему по зубам.

Иоанн окинул опричника медленным взором.

– Позволь мне, государь, служить тебе. Прошу, позволь! – взмолился Фёдор, видя сомнения в царском взоре.

– На сей раз будешь отвечать своей головой, – строго произнёс Иоанн, – что бы ни случилось.

И пусть ответ был холоден, лицо Басманова озарилось светлой радостной улыбкой.

* * *

Малюта чуть приподнял густые брови, внимая царской речи. Ударив себя в грудь, Григорий улыбнулся.

– От же добрая весть, светлый милостивый государь, – поклонился опричник.

Иоанн чуть заметно кивнул, восседая на троне.

– Это ж он небось с того разу не окончил? – вопрошал Малюта.

Царь повёл бровью.

– Это ж тогда ещё сколько радости всем было, что Фёдор Алексеич живым вернулся – впервой такое на моей памяти. И от, нынче довершит уж дело это.

– К чему клонишь? – раздражённо вопрошал владыка, коснувшись своего виска.

Малюта пожал плечами да мотнул головой и всем видом заверял, что нет никакой задней мысли.

– Ты ему не доверяешь, – со вздохом молвил Иоанн. – И славно, славно. За Алексеичем нужен глаз да глаз. Как заподозришь чего – докладывай.

– Как будет с чем прийти – тот же час, добрый царь, – с поклоном молвил Малюта.

Иоанн холодно внимал словам Скуратова.

– Коль без улик явлюсь, то попросту наветом сочтёшь службу мою. И покуда не будет при мне довода, так не потревожу покоя твоего.

– И не тревожь, – закончил владыка, протягивая руку пред собой.

Малюта с поклоном поцеловал перстень и пошёл прочь.

* * *

– И что ж вам ведомо? – вопрошал Фёдор.

Малюта точно бы лишь того и ждал. С короткой усмешкой Скуратов развёл руками.

– Ничего, – с отрадной гордостью ответил Григорий.

Фёдор едва свёл брови, не теряя улыбки на своих устах.

– Его хоть в городе видали? Мужик-то, поди-глянь, приметный, – спрашивал Басманов.

– То-то – не видали, – мотнул головой Скуратов.

Фёдор глубоко вздохнул, постукивая пальцами по столу.

– А это ж правда, – вопрошал Малюта, – будто бы нынче ты за это дело в ответе будешь?

Фёдор холодно кивнул. С уст Скуратова сорвался облегчённый вздох, и опричник осенил себя крестным знамением.

– То-то отрада-то, аж от души отлегло, – выдохнул Скуратов. – А я уж ведать не ведал, как гада этого скользкого ловить. Поди, и в Новгороде его уж нет и не было – на кой чёрт ему, право, подставляться-то? И лёд уж встал. Какой бы ни был мореход, а всяко уж… И схроны евонные пустуют…

Покуда Малюта причитал, Фёдор недоверчиво глядел на него. Скуратов видел сей взгляд и видел недоверие то. Малюта развёл руками, усмехнувшись в свою бороду.

– Словом… зазря ты напросился, ой напрасно. Эту мразь не под силу изловить уж не первый год, и неспроста, – молвил Скуратов.

* * *

Солнце ещё не взошло, как Алёна, закутавшись наспех, выбежала на крыльцо. Всего пару дней назад Генрих уехал из Кремля по ранению своему. Ему был дан короткий отпуск. Царь велел брать любое поместье, что приглянется немцу, и Штаден избрал славное место на севере. Взяв всё добришко своё нажитое да ценное, немец отбыл из Кремля.

И вот Алёна не ведала, из-за какой напасти Штаден покинул свою опочивальню – и, верно, то случилось посреди нощи, но всяко она принялась рыскать вместе с прочими крестьянами в поисках боярина. Её сердце тревожно забилось, когда завидела Генриха, и право, усомнилась – не потерял ли он вместе с глазом здравость рассудка.

Подле рощи стоял раскидистый дуб. Немец висел вниз головой, держась ногами за одну из могучих ветвей. Верно, покуда Штаден взбирался на дерево, лишние усердия его открыли рану, и та вновь закровоточила. Алёна приблизилась, и от сердца отлегло – Штаден был жив.

– Ты рехнулся?!. – больше со страхом, нежели со