Гончая уставился на огонь, прежде чем заговорить:

— Ты сказал, что большинство эмбрионов были украдены или уничтожены.

— Боюсь, это так.

— Значит ли это, что мы потерпим неудачу?

— Возможно. На Зеленой, по крайней мере.

— Я бы хотел поехать. Я, что, спятил? Я никогда не чувствовал себя так раньше.

— Пересечение очень опасно, я этого не отрицаю. Но вы с Пижмой могли бы устроить себе и своим детям на Синей лучшую жизнь, чем когда-либо здесь, и вы бы исполнили волю Паса.

— Не на Синей, — сказал Гончая. — Я хочу поехать на Зеленую. Я хочу идти туда, где я нужен, Рог.

Прежде чем ответить, он растянулся на полу, заложив руки за голову:

— Ты — храбрый человек.

— Вовсе нет! Я знаю, что нет. Но... но…

— Так и есть.

— Но я хладнокровный, у меня хорошая голова на плечах, я не пью и не злюсь так сильно, что все порчу. Я не нарушитель спокойствия. Я умею работать руками и заключаю выгодные сделки. Они могли бы использовать меня. Я знаю, что они могли бы!

— Я уверен, что ты прав.

— Я собираюсь подумать об этом. Мне придется долго думать, возможно, до тех пор, пока не родится ребенок.

На разрушенную виллу опустилась тишина, нарушаемая только стонами ветра снаружи, потрескиванием огня и тихим дыханием человека, растянувшегося на полу.

Через некоторое время Гончая встал, взял из костра горящую палку и снова вышел наружу. Вернувшись, он взял одеяло и накрыл им лежащего на полу мужчину, который открыл глаза и пробормотал:

— Спасибо.

— Ты проснулся, — сказал Гончая.

— Боюсь, что да.

— Сегодня вечером ты сказал кое-что такое, что прозвучало не очень-то религиозно. Ты сам это признал.

— Шутка про мертвого фермера.

— Да, и многое другое тоже. У меня есть вопрос, Рог. Он может показаться плохим, или, во всяком случае, я боюсь, что так получится. И он может оказаться довольно глупым.

— Ты боишься, что я не приму тебя всерьез.

Гончая сел:

— Думаю, да.

— Если ты спросишь серьезно, я отвечу серьезно, или попытаюсь. Что это?

— Ты сказал, что есть два бога, которых мы не знаем. Я имею в виду, мы знаем, что есть такие боги, но мы не знаем их имен. Ты также сказал, что Внешний создал Паса, да?

— Да. И боги, и люди — человеческая раса — были созданы Внешним. Об этом прямо говорится в Хресмологических Писаниях, и я уверен, что это правда.

— Другой безымянный бог, это сын Тионы? Кто-нибудь знает, кто был его отцом?

— Пас, предположительно. Говорят, что Тиона — одна из его низших наложниц, менее любимая, чем Киприда.

— Тогда то, о чем я собирался спросить, довольно глупо. Я хотел спросить, не может ли быть, что это один и тот же бог.

Человек, лежавший на полу, ничего не сказал.

— Поскольку мы не знаем имен. Быть может, Внешний — сын Тионы, он же бог вина.

— Это вовсе не глупо, это чрезвычайно проницательно. За несколько минут ты дважды поразил меня. Да, это возможно, и вполне может быть правдой. Я не знаю.

— Но если Внешний создал Паса, и Пас — отец бога вина?..

— Ты когда-нибудь видел Тиону, Гончая? В Священном Окне или где-нибудь еще?

Гончая покачал головой.

— Я тоже. Что насчет Паса? Я — нет.

— И я.

— Тогда что же мы оба знаем о происхождение бога вина, и что такое происхождение может повлечь за собой? Каким ограничениям может быть подвержен Внешний? От каких свободен? Я рассказывал тебе о Гагарке — как Сцилла сказала ему, что Паса звали Тифон на Витке короткого солнца.

Гончая кивнул.

— Когда произошел этот разговор, Сцилла вселилась в женщину по имени Синель; вскоре Синель много рассказывала об этом моей жене. Как ты думаешь, из-за того, что Сцилла одержала Синель, она отсутствовала в Главном компьютере? Или что Сцилла не могла вселиться в другую женщину — или в мужчину, если уж на то пошло — в то же самое время?

— Думаю, она могла бы, если бы захотела.

— Конечно, могла бы. — Человек, лежавший на полу, сел. — Я собирался рассказать тебе, что случилось со мной и с Хряком после того, как я ушел от тебя. Затем я решил, что лучше оставить это в тайне, что я позволю Хряку рассказать нам обоим, если он сам захочет, или обойти молчанием, если нет. Сейчас я опять передумал. Ты должен это услышать. Ты и твоя жена сердечно приняли нас, и я пренебрег бы своим долгом, если бы это скрыл.

— Это как-то связано с богами? — спросил Гончая.

— Не исключено. Мы вышли на улицу, как ты знаешь, и я поговорил с Мукор и попросил ее поговорить с Хряком, когда я закончу.

Гончая кивнул.

— После этого я не мог решить, вернуться ли мне сюда или посетить комнату, которая принадлежала Гиацинт.

— Жене Шелка?

— Да. Какое-то время она жила в этом доме. Она была очень красивой женщиной, самой красивой из всех, кого я когда-либо видел. С тех пор я видел только одну женщину, которая могла бы соперничать с ней, несмотря на то, что была искалечена.

— Продолжай, Рог.

— Я вспомнил ее и то, какой красивой она была, и тогда мне показалось, что я почувствовал что-то вроде зуда — мне захотелось оказаться в апартаментах, которые она занимала, и прикоснуться к стенам. Она разрезала каменный подоконник азотом. Мне захотелось пощупать этот подоконник, если он еще там, и постоять некоторое время у того самого окна, из которого выпрыгнул Шелк. Я снова и снова повторял себе, как это глупо, и что я должен вернуться сюда. Я тебе говорил, что Орев улетел?

Гончая покачал головой.

— Улетел. Мукор пугает его, как мне следовало бы помнить. Конечно, было совершенно темно, и мне пришлось нащупывать дорогу палкой. Должно быть, мне потребовалось пять минут, чтобы пересечь комнату Мукор и найти дверь. Я решил, что постараюсь вернуться сюда, к тебе, и, если по пути я набреду на комнаты, подходящие под описание апартаментов Гиацинт, тем лучше.

— Звучит разумно.

— Спасибо. Может, это и было разумно, но толку от этого было мало. Вскоре после того, как я покинул комнату Мукор, я совершенно заблудился и горько пожалел, что оставил свой фонарь у тебя. Я долго беспомощно бродил, спотыкаясь на каждом шагу. Я искал ступени и старался держаться подальше от комнат — после того, как я исследовал несколько, — потому что был уверен, что из коридора должен быть выход на лестницу.

— Понимаю.

— Я все равно на ощупь забрел в апартаменты и минуту или две не знал, что это сделал. Когда я понял, что, должно быть, произошло, я нашел дверь и вошел, думая, что снова окажусь в коридоре; но это была другая комната, больше первой и, насколько я мог судить, почти треугольная. Я не знаю, есть ли в геометрии название для этой формы, широкого треугольника с двумя отрезанными углами. Тогда я почувствовал уверенность — абсолютную уверенность, Гончая, — что нахожусь там, где раньше была гардеробная Гиацинт. Я никогда в жизни не бывал там, хотя, как я уже говорил, очень давно был в этом доме; но я думал об этом тысячу раз и с абсолютной уверенностью знал, что стою там. Ты можешь сомневаться во мне, если хочешь; я не виню тебя.